Маркиз де Сад

Alex Rover | 16 апреля, 2023

Суммури

Донасьен Альфонс Франсуа де Сад, более известный под благородным титулом маркиза де Сада (2 декабря 1814 года), — французский писатель, публицист и философ, автор многочисленных произведений различных жанров, которые сделали его одним из величайших и грубейших писателей мировой литературы. Среди его произведений — «Преступления любви», «Алине и Валькур» и множество других произведений различных жанров. Ему также приписываются такие произведения, как «Жюстина, или Несчастья добродетели», «Джульетта, или Процветание порока», «Философия в будуаре» и другие.

Ему также принадлежит авторство знаменитого романа «120 дней Содома, или Школа разврата», который был опубликован только в 1904 году и стал его самым известным произведением. В 1975 году роман был адаптирован для кино итальянским писателем и режиссером-неореалистом Пьером Паоло Пазолини, который в том же году был убит за его экранизацию.

Для его произведений характерны антигерои, герои изнасилований и диссертаций, в которых они оправдывают свои действия, по мнению некоторых мыслителей, с помощью софистики. Выражение радикального атеизма, а также описание парафилий и актов насилия — самые повторяющиеся темы в его произведениях, в которых преобладает идея торжества порока над добродетелью.

Он был заключен в тюрьму во времена старого режима, Революционного собрания, Консульства и Первой французской империи, проведя двадцать семь лет своей жизни взаперти в различных крепостях и «приютах для умалишенных». Позднее, в 1803 году, Сад скажет об этом периоде: «Перерывы в моей жизни были слишком долгими». Он также был в списках тех, кого приговорили к гильотине.

Он был замешан в нескольких инцидентах, ставших крупными скандалами. При жизни и после смерти его преследовали многочисленные легенды. Его произведения были включены в Index librorum prohibitorum (Индекс запрещенных книг) католической церкви.

После смерти он был известен как автор «печально известного» романа «Жюстина», за который он провел последние годы своей жизни взаперти в Шарантонской психушке. Роман был запрещен, но тайно распространялся на протяжении XIX и середины XX веков, оказав влияние на таких писателей и поэтов, как Флобер, который в частном порядке называл его «великим Садом», Достоевский, Суинберн, Рембо и Аполлинер, который спас его произведения из «ада» Французской национальной библиотеки, и который зашел так далеко, что сказал, что Сад был «самым свободным духом, который когда-либо существовал».

Андре Бретон и сюрреалисты провозгласили его «Божественным маркизом», ссылаясь на «Божественного Аретино», первого эротического автора современности (XVI век). Даже сегодня его работы вызывают как похвалу, так и отвращение. Жорж Батай, среди прочих, назвал его работу «апологией преступления».

Его название вошло в историю как нарицательное. С 1834 года слово «садизм» появилось в словаре на нескольких языках для описания того самого возбуждения, которое возникает при совершении актов жестокости по отношению к другому человеку.

Для того чтобы писать историю, не должно быть ни страсти, ни предпочтений, ни обиды, которых невозможно избежать, когда человек затронут событием. Мы думаем, что можем просто сказать: чтобы хорошо описать это событие или, по крайней мере, честно рассказать о нем, необходимо быть несколько отстраненным от него, то есть находиться на достаточном расстоянии, чтобы быть в безопасности от всей той лжи, которой надежда или ужас могут окружить его.

В биографии Сада мы можем найти два инцидента: один — скандал в Аркейле, встреча с проституткой, и другой — дело в Марселе, дневная оргия, в которой девушки, тоже проститутки, были, вероятно, опьянены едой и вряд ли кантаридовыми конфетами. Эти два события стали крупными скандалами, которые вышли за пределы Франции. В биографии Сада мало что еще заслуживает внимания, если не подозревать, что это часть его легенды:

Когда писатель более 150 лет преследуется как жестокий и бесчеловечный персонаж, можно ожидать, что описание его жизни будет напоминать биографию чудовища. Но жизнь маркиза де Сада оказалась гораздо менее аберрантной, чем можно было опасаться, и то, что действительно можно назвать ужасным, — это судьба, постигшая его при жизни.

Романы маркиза де Сада, описанные Жоржем Батаем как «апология преступления», за которые ему еще при жизни был поставлен диагноз «слабоумие либертинажа», были запрещены, но подпольно распространялись на протяжении XIX и половины XX века, пока их публикация не была нормализована. Отрицание этих романов вызвало в XIX веке легенду, сохранившуюся до наших дней.

Вот имя, которое знают все и которое никто не произносит: рука дрожит при его написании, а когда его произносят, в ушах раздается скорбный звук Книги маркиза де Сада убили больше детей, чем могли бы убить двадцать маршалов Реца, и продолжают убивать их Зловонный воздух, окружавший этого человека, сделал его одиозным для всех Сегодня это человек, которого все еще почитают в тюрьмах; там он — бог, там он — король, там он — надежда и гордость. Какая история! Но с чего начать, на каком аспекте этого чудовища сосредоточиться, и кто даст нам гарантию, что в этом созерцании, пусть даже на расстоянии, нас не заденет какой-нибудь яркий всплеск?

В начале XX века Аполлинер вызволил работы Сада из «ада» Французской национальной библиотеки и оправдал его фигуру, а Андре Бретон и сюрреалисты восхваляли его. С тех пор, наряду с биографиями, пытающимися приблизиться к реальности персонажа, такими как биографии Мориса Гейне и Жильбера Лели, появилось множество других, воссоздающих легенду более или менее открыто. Вот как Ги де Массильон пересказал марсельский скандал в 1966 году:

Некоторые женщины истерически кричат, другие, охваченные сильной дрожью, бросаются на пол, где бесконечно катаются. Другие женщины начинают раздеваться, стоная от сильного и неудовлетворенного удовольствия (все это результат действия зелья-афродизиака, предоставленного Садом). Но не только они страдают от этой странной коллективной болезни. Мужчины тоже ходят взад и вперед, как бешеные собаки, жестикулируют, выкрикивают непристойности, а потом… Потом идут сцены самого грубого сексуализма. Женщина, почти полностью обнаженная, выходит на балкон, предлагая себя мужчинам, другие следуют ее примеру, одна из них, более неистовая, чем другие, бросается головой в пустоту.

В 1909 году Аполлинарий писал: «Полная биография маркиза де Сада еще не написана, но нет сомнения, что, собрав все материалы, вскоре можно будет установить существование выдающегося человека, который до сих пор остается загадкой и о котором рассказывали и продолжают рассказывать множество легенд».

Быть вежливым, честным, гордым без высокомерия, заботливым без пустословия; часто удовлетворять мелкие желания, если они не вредят ни нам, ни кому-либо другому; жить хорошо, наслаждаться, не разрушая себя и не теряя головы; мало друзей, возможно, потому, что нет ни одного по-настоящему искреннего, который не пожертвовал бы мной в двадцать раз больше, если бы появился хоть малейший интерес с их стороны.

2 июня 1740 года родился Донатьен Альфонс-Франсуа, единственный сын Жана-Батиста Франсуа Жозефа де Сада и Марии Элеоноры де Майе, Бурбонской крови. Династический дом Сад был одним из старейших в Провансе. Среди его предков — Гюг III, который женился на Лауре де Новес, увековеченной в стихах поэта Петрарки.

Он родился в Отеле де Конде, дворце принцев Конде, где прошло его раннее детство, а его мать была фрейлиной принцессы. Его крестили на следующий день после рождения в церкви Сен-Сюльпис в Париже. Его имя должно было быть Луи Альдонс Донатьен, но из-за ошибки во время церемонии крещения он остался Донатьеном Альфонсом Франсуа. В первые годы жизни он воспитывался у принца Луи Жозефа де Бурбон-Конде.

Когда Донатьену было четыре года, Мария Элеонора оставила работу фрейлины принцессы, чтобы сопровождать мужа в поездках, которые он должен был совершать в качестве дипломата на службе у принца-избирателя Кельна. 14 августа 1744 года Донатьен был отправлен в замок Сауман и оставлен на попечение бабушки и теток по отцовской линии. По указанию отца его дядя по отцовской линии Жак Франсуа Поль Альдонс де Сад, тогдашний аббат Сен-Леже д’Эбрей, писатель, комментатор произведений Петрарки и известный распутник, 24 января 1745 года взял его с собой, чтобы заняться его воспитанием в бенедиктинском монастыре Сен-Леже д’Эбрей. Донатьен был назначен воспитателем к аббату Жаку Франсуа Амбле, который сопровождал его большую часть жизни. Во время своего заключения в различных крепостях Донатьен делился с Амблетом своими работами, чтобы тот читал и комментировал их. В это время Амблет продолжал давать ему литературные советы. Когда Донатьену было шесть или семь лет, его мать поступила в монастырь в Париже, но об этой дате нет никаких сведений.

В 1750 году, в возрасте десяти лет, Донатьен вернулся в Париж в сопровождении аббата Амбле и поступил в престижную иезуитскую школу Луи-ле-Гран. С ранних лет он посвятил себя чтению. Он читал всевозможные книги, но предпочитал труды по философии и истории и, прежде всего, рассказы путешественников, которые давали ему информацию об обычаях далеких народов. Во время своего пребывания в Луи-ле-Гран он изучал музыку, танцы, фехтование и скульптуру. Кроме того, как это было принято в иезуитских школах, здесь ставились многочисленные пьесы. Он проявлял большой интерес к живописи и проводил долгие часы в картинных галереях, открытых для публики в Лувре. Он также выучил итальянский, провансальский и немецкий языки.

24 мая 1754 года, когда ему еще не исполнилось 14 лет, он поступил в военную академию. 17 декабря 1755 года в звании почетного второго лейтенанта он вступил в полк легкой кавалерии королевской гвардии (École des Chevaux-légers), став частью элиты французской армии. В следующем году он был назначен вторым лейтенантом Королевского пехотного полка.

19 мая 1756 года была объявлена Семилетняя война. Донатьен, которому еще не исполнилось 16 лет, получил боевое крещение: в звании лейтенанта, командуя четырьмя ротами филибустьеров, он участвовал во взятии Маона у англичан по приказу графа Прованса. Хроника в «La Gaceta de Paris» сообщает: «Маркиз де Бриквиль и месье де Сад энергично атаковали крепость и после жаркой и смертоносной перестрелки сумели фронтальными атаками взять цель и создать плацдарм». В ходе штурма погибло более 400 французов. Позже он был переведен на прусский фронт. 14 января 1757 года, уже в Пруссии, он был назначен знаменосцем в полку королевских карабинеров, а 21 апреля получил звание капитана бургундской кавалерии. По мнению Жака-Антуана Дюлора («Список имен си-деванских дворян», Париж, 1790), Сад в то время мог путешествовать по Европе вплоть до Константинополя.

В его романе «Алин и Валькур», написанном во время заключения в Бастилии, есть отрывок, вероятно, относящийся к его детству и юности, который считается автобиографическим.

Брак

10 февраля 1763 года был подписан Парижский договор, завершивший войну. Донатьен был демобилизован и вернулся в Лакост. В последующие месяцы отец ведет переговоры о его женитьбе на старшей дочери Монтреев, семьи, принадлежавшей к новому дворянству, имевшей прекрасное экономическое положение и влияние при дворе.

Донатьен, влюбленный в молодую дворянку из Лакоста, мадемуазель де Лоре, из Ваккейраса, которая уже выразила отцу желание выйти замуж по любви, все же согласился на отцовское навязывание. 1 мая короли дали свое согласие в присутствии двух семей и в заметном отсутствии Донатьена. 15 мая был подписан брачный контракт между Донатьеном де Садом и Рене-Пелагией Кордье де Лонэ де Монтрей. Именно тогда Донатьен и Рене впервые увидели друг друга и поженились два дня спустя, 17 мая, в церкви Сен-Рош в Париже. У пары было трое детей: Луи-Мари, родившийся через год после свадьбы, Донатьен-Клод-Арманд и Мадлен-Лор.

Скандалы

После свадьбы супруги Сад переехали в замок Эшаффар в Нормандии, принадлежавший семье Рене. Через пять месяцев произошел первый инцидент. Сад отправился в Париж, а 29 октября 1763 года он был арестован и по приказу короля доставлен в крепость Венсен. Окончательные причины его ареста неизвестны, но в любом случае они связаны с одним или несколькими днями распутства и таинственной рукописью. Сад провел в тюрьме 15 дней, пока семья его жены не взяла над ним опеку, и он вернулся в Эшафар с приказом не покидать провинцию без королевского разрешения.

3 апреля 1764 года он получил от короля разрешение остаться в Париже на три месяца. 17 мая его назначили руководителем театра в Эври, в 30 км от Парижа, где должны были идти пьесы современных авторов, в одной из которых Сад, возможно, играл главную роль. 26 мая в парламенте Дижона он был приведен к присяге в качестве генерал-лейтенанта, губернатора Бур-ан-Брессе, Амберье-ан-Бугея, Шампани-ан-Вальроме и Гекса. Это лето он провел в Париже, а 11 сентября королевский указ о заключении был окончательно отменен.

В конце 1764 года чета Сад поселилась в Париже, также в доме Монтрей. Сад последовательно завел несколько любовниц и регулярно пользовался услугами проституток. Если судить по этому письму, Сад в то время все еще жаждал брака по любви:

Дни, которые в браке по расчету приносят только шипы, распустились бы весенними розами. Как бы я собирал те дни, которые теперь ненавижу. Из рук счастья они улетучились бы слишком быстро. Самых долгих лет моей жизни не хватило бы, чтобы размышлять о моей любви. В постоянном почитании я преклонил бы колени у ног моей жены, и цепи обязательств, всегда наложенные на любовь, означали бы для моего вырвавшегося сердца лишь степени счастья. Напрасная иллюзия, слишком возвышенная мечта!

Развратная жизнь Сада в то время зафиксирована в дневниках инспектора Маре. Маре подчинялся непосредственно генерал-лейтенанту полиции Антуану де Сартину, следил за развратной деятельностью членов двора, включая особ королевской крови, и отвечал за составление дневников, которые Сартин передал Людовику XV и мадам де Помпадур для их развлечения. В них упоминаются его похождения с актрисой мадемуазель Колетт, которую он делил как любовницу с другим дворянином того времени. Колетт, которую он делил в качестве любовницы с другим дворянином того времени.

В одном из своих отчетов Маре пишет: «Мсье маркиз де Линьяк, по принуждению своей семьи, был вынужден оставить мадемуазель Колетт, актрису «Итальянцев», и полностью отказаться от нее в пользу мсье маркиза де Сада, который, со своей стороны, очень обеспокоен, так как он недостаточно богат, чтобы самостоятельно нести бремя женщины из шоу-бизнеса». Сад окончательно разорвет свои отношения с мадемуазель. Колетт благодаря вмешательству ее свекрови. После разрыва отношений он берет в любовницы других актрис и танцовщиц.

В 1765 году он взял в любовницы Бовуазен, одну из самых востребованных куртизанок при дворе. Сад покинул свой супружеский дом и увез ее в Лакост, где провел с ней несколько месяцев. В Лакосте он не стеснялся представлять ее, и в некоторых случаях ее принимали за его собственную жену. Это вызвало самые суровые упреки со стороны его семьи. Мадам Монтрей из Парижа обращается к своему дяде, аббату, чтобы он образумился:

Применить силу, чтобы разлучить их? Конечно, он без труда получит от министра все, что попросит, но это вызовет скандал и будет опасно для него: поэтому мы не должны этого делать. Не выпускайте его из виду, ибо единственный способ справиться с ним — это не оставлять его ни на минуту. Именно так мне удалось в прошлом году разлучить его с Колетт и привести в чувство, убедив его в том, что он был неправ. Сомневаюсь, что эту он любил более пылко, чем другую: это было безумие. С тех пор все шло довольно хорошо, пока этот пост не увлекся той, что сейчас.

Сад проведет с Бовуазен не менее двух лет.

24 января 1767 года умер его отец, и Донатьен, которому было двадцать семь лет, унаследовал несколько фьефов, а также титул графа де Сада. Он продолжал использовать свой титул маркиза, как это было принято в семье, которая из поколения в поколение попеременно использовала то один, то другой титул. Его первый сын, Луи-Мари, родился 27 августа того же года. После смерти отца он мог вернуться в Бовуазен.

Сад не отказался от развратной жизни, чередуясь при дворе. 16 апреля 1767 года он получил звание капитан-командора в полку магистра кавалерии и продолжил свою любовь к театру, поставив несколько комедий. Он также продолжал появляться в журналах Маре.

3 апреля 1768 года (Пасхальное воскресенье) произошел знаменитый скандал в Аркейле. Сад отправился на площадь Жертв в Париже, где заручился услугами женщины по имени Роза Келлер (в то время это место часто посещали проститутки для продажи своих услуг). Позже Роза Келлер заявила, что умоляла его, обвинив в том, что он заманил ее обманом в свой дом в Аркейле, где подверг порке. По приказу короля Сад был заключен в тюрьму в замке Сомюр, откуда его затем перевели в Пьер-Энсиз, недалеко от Лиона, через Консьержери в Париже для дачи показаний перед парламентом. Он провел в тюрьме семь месяцев, но самым большим ущербом для него стало то, что этот инцидент стал скандалом, который распространился за пределы Франции, причем показания истца, искаженные и усиленные, изображали его как беспутного дворянина, который обманул бедную нищенку, чтобы испытать якобы восстанавливающее силы зелье.

После обретения свободы чета Сад провела следующие несколько лет, живя в Лакосте. Там Сад продолжил свою любовь к театру. Он устроил в замке театр, где давал представления; позже он сформировал профессиональную труппу и гастролировал по близлежащим городам с репертуаром из более чем двадцати пьес. В конце 1769 года он отправился в Голландию, где опубликовал свою рукопись. Доходы от этой публикации покрыли его дорожные расходы.

Летом 1772 года произошло «Марсельское дело». Сад, после встречи с несколькими проститутками, был обвинен в том, что отравил их якобы афродизиаком «шпанская мушка». После дневной оргии две из девушек страдали от недомогания, которое прошло через несколько дней. Тем не менее, он был приговорен к смертной казни за содомию и отравление и казнен в виде чучела в Экс-ан-Провансе 12 сентября.

Сад бежал в Италию, когда узнал, что его собираются арестовать. Легенда гласит, что он бежал в компании своей невестки, которую он соблазнил. 8 декабря он оказался в Шамбери (Савойя) — тогда это была часть Сардинского королевства. По просьбе своей тещи, влиятельной мадам Монтрей, он был арестован по приказу короля Сардинии и заключен в замок Миолан. Мадам Монтрей попросила, чтобы рукописи, которые Сад должен был везти с собой, были переданы ей с величайшей осторожностью, даже не будучи прочитанными. Через пять месяцев ему удалось бежать, вероятно, с помощью Рене, которая отправилась на Сардинию, переодевшись мужчиной, чтобы избежать контроля, установленного его матерью, чтобы не допустить его к себе. Следующие несколько лет он провел в бегах в Италии и, вероятно, в Испании, проводя время в своем замке в Лакосте, где жила его жена. Его теща, ставшая его злейшим врагом, получила lettre de cachet, что подразумевало безоговорочное тюремное заключение, по прямому приказу короля, чтобы обеспечить его арест.

Его заключение в замке Миолан по приказу его тещи, «президента», стало прелюдией к его длительному тюремному заключению в Венсенне. С тех пор «президентша» не отступала, пока не увидела его за решеткой.

В это время Рене переезжает в замок Лакост и нанимает шесть подростков (пять девочек и одного мальчика). Сад продолжил свое путешествие по Италии и, возможно, другим странам, чередуя его с пребыванием в Лакосте. Случай с девочками-подростками, который фигурирует во многих биографиях Сада, относится к этому периоду.

В это время Рене не оставляла работу по защите Сада, которую она начала еще в начале марсельского процесса. Она совершила несколько поездок в Париж, чтобы потребовать кассации процесса, а в 1774 году подала в суд иск против своей матери. Он протестовал против того, что его мать, влиятельная мадам Монтрей, которая уже имела на руках грамоту о заключении Сада в тюрьму, преследует его несправедливо: «она преследует не преступника, а человека, которого она считает бунтовщиком против ее приказов и воли».

Существует множество предположений о мотивах, побудивших «президента» добиваться заключения Сада в тюрьму. Большинство его биографов, не имея никаких документов или свидетельств, подтверждающих это, утверждают, что Сад соблазнил свою невестку Анну-Проспер и увез ее с собой в Италию. Документально подтверждено лишь то, что его свекровь боялась того, что Сад мог написать о семье Монтрей.

В эти годы Сад оставался беглецом от правосудия и избежал нескольких обысков в своем замке в Лакосте. Когда он узнал, что его мать умирает, он вернулся в Париж вместе с Рене и в ночь на 13 февраля 1777 года был окончательно арестован в отеле, где они остановились, и заключен в Венсенскую крепость.

Из всех возможных средств, которые могли бы выбрать месть и жестокость, согласитесь, мадам, что вы выбрали самое ужасное из всех. Я отправился в Париж, чтобы собрать последние вздохи моей матери; у меня не было другой цели, кроме как увидеть ее и поцеловать в последний раз, если она еще существовала, или оплакать ее, если она прекратила свое существование; и в этот момент вы решили снова сделать меня своей жертвой. Но второй моей целью, после ухода, который требовала моя мать, было только умиротворить и успокоить ее, понять вас, предпринять все те шаги в моем деле, которые устроили бы вас и которые вы посоветовали бы мне предпринять.

Когда в 1778 году Рене добился возобновления марсельского дела, оно было аннулировано и выявлены многочисленные нарушения; Сад уже был заключен в Венсенскую крепость на год по приказу своей тещи и останется там до своего освобождения тринадцать лет спустя, после революции и последующего падения ансьенского режима.

За шестьдесят пять дней, проведенных здесь, я дышал свежим, чистым воздухом всего пять раз, не более часа за раз, на своеобразном кладбище площадью около четырех квадратных метров, окруженном стенами высотой более пятнадцати метров. Человек, который приносит мне еду, составляет мне компанию примерно десять-двенадцать минут в день. Остальное время я провожу в абсолютном одиночестве, плача. Такова моя жизнь.

Арестованный, он был доставлен в крепость Венсенн и оставался там до 1784 года, когда его перевезли в Бастилию. Обе крепости оставались практически необитаемыми, в них содержалось очень мало заключенных. Крепости предназначались для представителей высших классов; в Венсенне он был заключен вместе с Мирабо, который также был заключен в тюрьму за другую грамоту, затребованную его отцом на основании неуважения к власти отца.

Если условия в этих крепостях не были такими же, как в тюрьмах для низших классов, где заключенные теснились в нечеловеческих условиях — Сад «наслаждался» камерой для себя и, например, имел право на дрова для ее отопления, — то условия его заключения были плачевными. Первые четыре с половиной года он содержался без связи с внешним миром. До этого времени Рене не разрешалось его навещать. По его собственному описанию, он был постоянно заперт в своей камере, и лишь ежедневно его навещал тюремщик, отвечавший за передачу ему пищи. Мирабо описывает свои камеры: «Эти комнаты были бы погружены в вечную ночь, если бы не несколько кусков непрозрачного стекла, изредка пропускающих несколько слабых лучей света». И, не имея приговора, ограничивающего срок его заключения, он был заперт, не зная масштабов своего заключения.

В годы заключения Рене была почти единственной, кто общался с миром: она также переписывалась со своим слугой, «Мартином Киросом», со своим воспитателем, отцом Амблетом, и с подругой супругов, мадемуазель Руссе.

Усилия Рене с самого момента заключения были направлены на обеспечение его свободы; он даже планировал еще один побег: «На этот раз нам придется не пожалеть средств. Вы должны будете спрятать его в надежном месте. Вам достаточно будет сказать мне об этом в тот день, когда он вернется в Париж с охраной» (это совпадает с тем, что Сад сбежал по возвращении из Экса по случаю пересмотра судебного процесса, оставаясь в бегах почти полтора месяца). Она также обращалась к нескольким министрам за разрешением навестить его. Не зная о его местонахождении, она день за днем ходила в Бастилию, пытаясь увидеться с ним. Только через четыре месяца она узнала, что он находится в Венсенне.

Рене и Сад непрерывно переписывались в течение тринадцати лет его заключения. В первом письме, отправленном через два дня после его заключения, Рене пишет ему: «Как вы провели ночь, мой милый друг? Мне очень грустно, хотя мне говорят, что ты здоров. Я буду счастлива только тогда, когда увижу тебя. Успокойтесь, умоляю вас». Сад ответил:

С того ужасного момента, когда меня так бесславно оторвали от тебя, мой дорогой друг, я стал жертвой самых жестоких страданий. Мне запрещено рассказывать вам подробности, и все, что я могу сказать вам, это то, что невозможно быть более несчастным, чем я. Я уже провел семнадцать дней в этом ужасном месте. Но приказы, которые они сейчас отдали, должно быть, сильно отличаются от тех, что были в моем прежнем заключении, потому что то, как со мной обращаются, совсем не похоже на то, что было тогда. Я чувствую, что мне совершенно невозможно больше выносить такое жестокое состояние. Отчаяние овладевает мной. Бывают моменты, когда я не узнаю себя. Мне кажется, что я теряю рассудок. Моя кровь слишком сильно кипит, чтобы вынести такую ужасную ситуацию. Я хочу обратить свою ярость против себя, и если меня не выпустят в течение четырех дней, я уверен, что разобью голову о стены.

Рене была его главной и почти единственной опорой в эти годы. Она переехала в Париж и поселилась в монастыре кармелиток, в который удалилась мать Сада, а затем в более скромном монастыре в обществе мадемуазель Руссе. Столкнувшись с матерью, последняя лишила ее всех средств. Лишения не помешали ей удовлетворить все просьбы Сада; она посылала ему еду, одежду, все, что он просил, включая книги, и стала его документалистом, помощником и читателем его произведений.

Во время своего заключения Сад будет страдать от повторяющихся параноидальных вспышек, которые будут касаться Рене, иногда обвиняя ее в том, что она состоит в союзе с матерью Рене и теми, кто хочет держать его взаперти всю жизнь. Не зная, как долго он будет находиться в заточении и кто стоит за его заключением, он будет производить расчеты, пытаясь сопоставить цифры и фразы, которые подскажут ему, когда закончится его заключение.

Он посвятил себя в основном чтению и писательству. Он собрал библиотеку из более чем шестисот томов и интересовался классиками, Петраркой, Лафонтеном, Боккаччо, Сервантесом и особенно Гольбахом, Вольтером и Руссо. Когда тюремные власти отказали ему в «Исповеди» Жан-Жака Руссо, он написал своей жене:

Знайте, что вещь хороша или плоха в зависимости от того, где она стоит, а не сама по себе. Руссо может быть опасным автором для самодовольных людей вашего типа, но для меня он становится прекрасной книгой. Жан-Жак для меня то же, что для вас «Подражание Христу». Мораль и религия Руссо для меня — суровые вещи, и я читаю их всякий раз, когда хочу самосовершенствоваться.

Он интересовался не только литературой; в его библиотеке также были книги научного характера, такие как «Histoire naturelle» Бюффона, и он написал свои «Сказки», комиксы и басни, первый вариант «Жюстины, Алины и Валькюора» и другие рукописи, которые были утеряны, когда его перевели из Бастилии в Шарантон. В его литературном призвании его сопровождал, по крайней мере до перевода в Бастилию, отец Амбле, который был его наставником и который позже давал ему советы и литературную критику; он также отвечал за выбор книг для отправки Рене: «Я прошу вас советоваться только с Амбле в выборе книг и всегда советоваться с ним, даже о том, что я прошу, потому что я прошу о том, чего не знаю, и что-то может оказаться очень плохим».

Единственное мое утешение здесь — Петрарка. Я читаю его с восторгом, с беспримерной страстью. Как хорошо написана книга! Лаура поворачивает мою голову. Я как ребенок. Я читаю о ней весь день и мечтаю о ней всю ночь. Послушайте, что снилось мне о ней прошлой ночью, когда мир еще не заметил меня. Было около полуночи. Я только что заснул с жизнью Петрарки в руках. Вдруг она явилась мне. Я увидел ее! Ужас могилы не омрачил ее красоты, и глаза ее излучали тот же огонь, что и тогда, когда Петрарка восхвалял их. Она была одета в черное платье, а ее прекрасные светлые волосы небрежно развевались. «Почему вы жалуетесь на землю? — спросила она меня. Пойдем со мной. На просторах, где я обитаю, нет ни зла, ни боли, ни бед. Наберись смелости и следуй за мной туда». Услышав эти слова, я упал к его ногам со словами: «О, моя мать! И мой голос захлебнулся в рыданиях. Она протянула ко мне руку, и я омыл ее своими слезами; она тоже плакала. «Когда я жила в ненавистном тебе мире, — сказала она, — я любила размышлять о будущем; я считала своих потомков, пока не пришла к тебе, и не нашла ни одного столь несчастного, как ты.

Замок в Бастилии

В начале 1784 года Венсенская крепость была закрыта, и Сад был переведен в Бастилию. Он жалуется, что его насильно и внезапно перевели в «тюрьму, где мне в тысячу раз хуже и в тысячу раз теснее, чем в том ужасном месте, которое я покинул. Я нахожусь в комнате, которая меньше чем в два раза меньше той, в которой я находился раньше, в которой я не могу даже повернуться и из которой я выхожу только на несколько минут, чтобы пройти в закрытый двор, где пахнет стражей и кухней, и куда меня ведут со штыками, закрепленными на винтовках, как будто я пытался свергнуть Людовика XVI».

За несколько недель до штурма Бастилии Сад отправил рукопись «Алины и Валькура» своей жене. Сохранилось длинное письмо Рене к Саду, в котором она подробно комментирует роман:

Первое приключение Софи, прочитав которое, я покраснела за человечество. Остальное — другое дело, я плакала. Она хорошо, честно и проникновенно рассказывает о своих несчастьях, это заставляет заинтересоваться ее судьбой. Священник хорошо рассуждает в соответствии с ее состоянием. Это большая удача в романе — заставить главных героев говорить и рассуждать так, как им подходит, их характеры хорошо прослеживаются. Их манера поведения раздражает. Необходимо, скажете вы, распознать их, уберечься от них и возненавидеть их. Это верно, но когда человек работает только ради этого, необходимо остановиться на каком-то этапе, чтобы отнять у развращенного духа средства для его дальнейшего развращения.

Он не был заключенным-конформистом и несколько раз вступал в конфронтацию со своими тюремщиками и комендантами крепостей. 1 июля 1789 года, за две недели до штурма Бастилии, он высунулся из окна со своей табуреточной трубой и, используя ее как громкоговоритель, подстрекал толпу к демонстрации в окрестностях, чтобы освободить заключенных в крепости. На следующее утро комендант Бастилии обратился с письмом к правительству:

Поскольку в силу обстоятельств его прогулки в башне были приостановлены, в полдень он подошел к окну своей камеры и стал кричать во всю силу своих легких, что заключенных убивают, что им перерезают горло и что их нужно немедленно спасать. Он повторил эти крики и обвинения несколько раз. В настоящее время крайне опасно держать здесь этого заключенного. Я считаю своим долгом, сэр, предупредить вас, что он должен быть переведен в Шарантон или другое подобное учреждение, где он не будет представлять угрозу для общественного порядка».

Революция

В то время Сад был почти единственным заключенным в Бастилии. Когда 14 июля Бастилия была взята, его там уже не было. В ночь после письма губернатора стражники ворвались в его камеру и, не дав ему забрать свои вещи, перевели его в убежище Шарантон. При переводе и последующем взятии Бастилии он потерял 15 рукописных томов, «готовых перейти в руки издателя». В начале XX века рукопись «120 дней Содома» появилась на свитке, который связан с некоторыми из этих томов.

В Бастилии я работал без устали, но там все разгромили и сожгли. Из-за потери моих рукописей я плакал кровавыми слезами. Кровати, столы и комоды можно заменить, но идеи… Нет, мой друг, я никогда не смогу описать отчаяние, которое вызвала у меня эта потеря.

1 апреля 1790 года Сад был освобожден на основании декрета Революционного собрания от 13 марта 1790 года об отмене lettres de cachet (президент все же предусмотрел возможность исключений, чтобы позволить семьям решать судьбу заключенных). Пять дней спустя Сада посетили его дети, которых он не видел во время своего заключения. Им 20 и 22 года. Одной из забот Сада во время заключения было то, что «президент» не должен решать его будущее. В 1787 году, через десять лет после заключения, Сад лишился родительских прав. В этот день Саду разрешили пообедать с ними.

Когда Сад вышел из своего долгого заключения 13 марта 1790 года, в ночь на Страстную пятницу, ему был пятьдесят один год, он страдал от ожирения, которое, по его словам, едва позволяло ему ходить, потерял большую часть зрения, страдал от болезни легких и был постаревшим и морально подавленным: «Мир, по которому я имел безумие так сильно скучать, кажется мне таким скучным, таким печальным… Я никогда не испытывал такой мизантропии, как с тех пор, как вернулся среди людей».

Сад приходит в монастырь, где находится Рене, но Рене не принимает его. Причины отчуждения Рене неизвестны. Во время революционных волнений Рене вместе с дочерью бежала из Парижа, где у нее не было средств к существованию. Куда бы она ни приезжала, ее ждала аналогичная ситуация. Некоторые биографы объясняют ее поведение близостью к матери, желанием обезопасить себя и своих детей в те неспокойные времена. Рене организовала их развод — один из первых разводов во Франции после того, как Революция ввела их, — и Сад должен был вернуть приданое с соответствующими процентами, сумму, которую он не мог выплатить, поэтому его имущество было заложено в пользу Рене с обязательством выплачивать ей 4 000 фунтов в год, что он также не мог взять на себя, учитывая, что его имущество было разграблено и стало непродуктивным.

Сад вынужден интегрироваться в общество, переживающее потрясения, физически и морально несостоятельный, разоренный и одинокий. Первые несколько недель он проводит в доме своей подруги Милли, адвоката из Шатле, которая одалживает ему деньги. Позже он останавливается в доме «президента Флерье» (отчужденной жены президента казначейства Лиона). Флерье был драматургом и познакомил его с театральной сценой Парижа. Сад также мог поддерживать контакты в театральном мире, приобретенные, когда он создал труппу в Лакосте.

Тем летом он знакомится с Констанс Кесне, сорокалетней актрисой с ребенком, которую бросил муж. Через несколько месяцев они съезжаются, и их отношения кажутся взаимовыгодными. Констанс останется рядом с ним до конца его дней, и Сад будет рассчитывать на его поддержку в самые трудные моменты своей жизни. Неоднократно он будет называть ее «чувствительной».

Сад написал множество пьес для театра, большинство из которых остались неопубликованными. Он вступил в контакт с Комеди Франсез, которая приняла одну из его пьес, «Мизантроп по любви, или София и Дефранс». Ему были выданы билеты на пять лет, но пьеса так и не была поставлена. Сохранилось несколько писем Сада в Комеди, в которых он умолял принять и поставить его пьесы. Также сохранилось оправдательное письмо по поводу появления его предполагаемой подписи под манифестом, направленным против интересов Комедии.

Наконец, 22 октября 1791 года в театре Мольера состоялась премьера одной из его пьес — «Граф Окстьерн, или Последствия разврата». Хотя премьера имела успех у зрителей и критиков, ссора с некоторыми зрителями на втором представлении привела к приостановке спектакля. «Инцидент прервал спектакль. В начале второго акта недовольный или злобный зритель крикнул: «Опустите занавес»». Машинист опустил занавес, после чего произошла перепалка, в ходе которой было слышно несколько свистков. Предполагается, что в том же году он тайно опубликовал «Жюстину, или Несчастья добродетели» и напечатал «Мемориал гражданина Парижа королю Франции».

Сад присоединился к революционному процессу и активно участвовал в нем. В 1790 году его видели на праздновании 14 июля, а в январе 1791 года он был приглашен на собрание «активных граждан» на Вандомской площади, и в июне того же года был утвержден в качестве «активного гражданина». Он участвовал в написании различных речей, таких как «Идея о режиме санкций законов» или речь, произнесенная на похоронах Марата; ему поручили организацию больниц и общественной помощи, он дал новые названия различным улицам: улица Регулус, Корнелиус, Ликург, Новый человек, Суверенный народ и т.д., и был назначен секретарем своей секции.

Его родственники, Монтрейи, жили в том же районе, где Сад был секретарем. 6 апреля 1793 года президент Монтрей пришел к нему, чтобы попросить защиты, поскольку родители «эмигрантов» были арестованы, а их дом опечатан. Сад предложил им свою помощь, и президент Монтрей и президент, который тринадцать лет держал его в заключении в Венсенне и Бастилии, не беспокоили его в течение всего времени, пока он оставался в секции (именно после того, как он отказался от политической деятельности, его родственники, уже не рассчитывавшие на его поддержку, были арестованы и заключены в тюрьму).

Саде назначен президентом своей секции, но во время заседания он подает в отставку, потому что, по его собственным словам: «Я измотан, измучен, плююсь кровью. Я говорил вам, что являюсь президентом своей секции; так вот, моя деятельность была настолько бурной, что я не могу больше продолжать! Вчера, помимо всего прочего, после того, как меня дважды заставили уйти в отставку, мне не оставалось ничего другого, как оставить свое место вице-президенту. Они хотели, чтобы я поставил на голосование ужас, бесчеловечность. Я категорически отказался, и, слава Богу, меня сняли с крючка!» Так закончилось время Сада в политике.

8 декабря 1793 года он был арестован у себя дома и доставлен в тюрьму Маделоннет. Поскольку места для него не нашлось, его заперли в сортире, где он провел шесть недель. Окончательные причины его ареста неизвестны. В письме, отправленном в секцию «Пикес» с просьбой о его освобождении, он протестует: «Меня арестовали, не раскрывая причин моего ареста». Его арест мог быть мотивирован тем, что он был отцом эмигрантов, так как его дети эмигрировали против своей воли; также это могло быть вызвано ложным обвинением или тем, что он считался «умеренным». Он прошел через три разные тюрьмы, пока не попал в Пикпюс, недалеко от Парижа, который, по словам Сада, был «раем» по сравнению с предыдущими тюрьмами. Там ему разрешили навестить Констанцию, которая с самого начала добивалась его освобождения. Летом 1794 года Террор достиг своего зенита, и обезглавливания умножились. Из Пикпуса он мог беспрерывно наблюдать за работой гильотины; позже он скажет: «Гильотина на моих глазах причинила мне в сто раз больше вреда, чем все мыслимые бастилии». Он сам будет включен в списки гильотины. 26 июля 1794 года судебный пристав отправился по разным тюрьмам, чтобы посадить 28 обвиняемых на телегу для отправки на гильотину; среди них был и Сад, но в итоге Сад на телегу не попал. И снова мы вынуждены прибегнуть к предположениям. Возможно, это было связано с невозможностью найти его или, что более вероятно, с вмешательством Констанции. В своем завещании Сад благодарит ее за то, что она спасла ему жизнь, уберегла от «революционной косы». Констанция, как и Рене, особенно активно защищала и помогала Саду. Констанции приписывают определенное влияние в революционных комитетах, и подкуп был широко распространен. 15 октября 1794 года, в конце Террора, Сад был освобожден.

Сад пытался зарабатывать на жизнь театром и своими романами. Он поставил несколько пьес в Версале и опубликовал свои романы «Алина и Валькур» и «Преступления любви». Он также тайно опубликовал «Жюстину», но ни в том, ни в другом случае это не спасло его от нищеты. Супруги Сад и Констанция жили в нищете, не имея средств на еду и дрова для отопления. Сад написал умоляющее письмо своему знакомому, Гупильо де Монтейгу, который имел политическое влияние в правительстве: «Гражданин представитель: прежде всего я должен поблагодарить вас тысячу и одну тысячу раз. Как бы то ни было, гражданин представитель, я предлагаю правительству свое перо и свои способности, но пусть несчастья и беды перестанут отягощать мою голову, умоляю вас».

Он также безуспешно пытался передать свои владения Рене в обмен на ежегодную ренту, но она, заложив их в свою пользу, не согласилась. Констанс пришлось продать свою одежду, чтобы добыть пропитание. Сад был вынужден просить милостыню: «У бедного трактирщика, который из милосердия соблаговолил дать мне немного супа».

Сад начал подвергаться нападкам за свои романы. Роман «Алине и Валькур» уже считался скандальным, а когда «Жюстина» была опубликована подпольно, никто не сомневался, что автором был именно он. Наконец, 6 марта 1801 года его арестовали, когда он пришел к своему издателю, чтобы передать новые рукописи, и без суда и следствия заключили в тюрьму Сент-Пелажи как «автора печально известного романа «Жюстина»», а затем перевели в Бишетр, учреждение, наполовину приют, наполовину тюрьму, известное в то время как «Бастилия негодяев», где психически отчужденные люди, нищие, больные сифилисом, проститутки и опасные преступники жили вместе в нечеловеческих условиях. Констанция снова настойчиво посещала различные наполеоновские инстанции, требуя их освобождения. Рене и ее дети попросили и добились его перевода в Шарантон, психушку, где пациенты жили в гораздо более гуманных условиях. При поступлении Саду был поставлен диагноз «слабоумие либертинажа», и он оставался там до самой смерти.

Последние годы

Последние годы жизни он проводит в приюте для умалишенных в Шарантоне с помощью своей семьи, которая оплачивает его питание и проживание, и проводит их в обществе Констанции.

Для Сада Шарантон мог стать спокойным уединением, где он нашел понимание Франсуа Симоне де Кулмье, бывшего священника такого же возраста, как и он сам, который руководил центром. Кулмье закрыл глаза на присутствие Констанции, которая оказалась незаконнорожденной дочерью Сада. Семья оплатила относительно удобную двухкомнатную келью, в которой она могла наслаждаться своей любовью к чтению, перевезя туда свою библиотеку — опять же, Вольтера, Сенеку, Сервантеса, Руссо и т.д. Когда он потерял зрение, тома ему читали другие больные и Констанс. Он также продолжал работать как писатель, и Кулмье позволил ему создать театральную труппу, в которую он вовлек других пациентов, которые были актерами, отвечающими за спектакли.

Труппа имела успех и привлекала к участию в этих спектаклях профессионалов театра. Известно, что в некоторых из них принимала участие мадам Сент-Обен, звезда парижской Opéra-comique, а спектакли посещали представители парижского высшего общества. К спектаклям приурочивались ужины. Водевильный драматург Арман де Рошфор присутствовал на одном из таких ужинов, сидя рядом с Сад; позже он напишет:

Он говорил со мной несколько раз, с такой живостью и остроумием, что я нашел его очень приятным. Когда я встал из-за стола, я спросил у человека, сидевшего на другом конце стола, кто этот приятный человек. Услышав это имя, я бежал от него с таким ужасом, как будто меня только что укусила самая ядовитая змея. Я знал, что этот жалкий старик был автором страшного романа, в котором все преступные заблуждения были представлены под видом любви.

Эти заявления вызвали жалобы, несколько из которых поступили от главного врача учреждения Ройер-Колларда, который направил их генеральному министру полиции:

В Шарантоне есть человек, чья дерзкая безнравственность, к сожалению, сделала его слишком известным, и чье присутствие в этом хосписе причиняет самые серьезные неудобства: я хочу сказать об авторе печально известного романа «Жюстина». Месье де Сад пользуется чрезмерной свободой. Он может общаться с другими больными обоих полов; одним он проповедует свое ужасное учение, другим дает книги. В доме он, как говорят, живет в обществе женщины, которую выдает за свою дочь, но это еще не все. Он совершил неосторожность, создав театральную труппу под предлогом постановки комедий для заключенных, не задумываясь о том, какое пагубное воздействие такой шум должен оказать на их воображение. Именно он определяет пьесы, распределяет роли и руководит репетициями. Я не считаю нужным подчеркивать Вашему Превосходительству скандальность такой деятельности и описывать Вам всевозможные опасности, которые она влечет за собой.

Спектакли были приостановлены 6 мая 1813 года министерским указом.

Морис Левер считает, что в те годы Сад вступал в педофилические отношения с 13-летней дочерью одной из медсестер Шарантона, якобы в обмен на деньги. Эти отношения, как утверждается, продолжались несколько лет. Левер включил эти отношения в свою биографию Сада, опубликованную в 1994 году. С тех пор большинство биографий включают эти отношения, не ставя под сомнение их подлинность. Левер основывает существование этих отношений на символах (буква «О», пересеченная диагональной линией) в дневниках Сада, которые он приводит, и считает, что они относятся к подсчету анальных проникновений:

В нескольких местах дневника Сада встречается загадочный знак, своего рода маленький хоровод, пересеченный диагональю, более или менее похожий на этот: Ø. Как читатель уже догадался, это эротический символ, связанный с содомией. Он ассоциируется либо с людьми, либо с мастурбационными призраками, и часто смешивается с цифрами. Например, от 29 июля 1807 года: «Ночью, идея Ø на 116, 4 года». От 15 января 1808 года: «Проспер приходит с идеей ØØØ. Это его третий визит и второй от служанки, которая впервые образует Ø». 4 марта 1808 года: «Идея ØØØ похожа на v. из 9 месяцев». В 1814 году знак применяется исключительно к очень молодой девушке, которую он часто навещает и которую он обозначает инициалами Mgl. Ее зовут Мадлен Леклерк.

Когда после революции его выпустили из тюрьмы, Сад вышел из тринадцатилетнего заключения в жалком физическом состоянии. С тех пор он страдал от болезненного ожирения, прогрессирующей слепоты и различных других недугов; известно, что ему приходилось носить кандалы, по крайней мере, в последние минуты жизни. В 1814 году в Шарантоне работал студент-медик Ж. Л. Рамон, который оставил нам отчет о Саде в последний год его жизни:

«Я часто заставал его гуляющим в одиночестве, с медленными, тяжелыми шагами, небрежно одетым. Я никогда не заставал его разговаривающим с кем-либо. Проходя мимо него, я здоровался с ним, и он отвечал на мое приветствие с той ледяной вежливостью, которая отбрасывает всякую мысль о завязывании разговора. Я никогда бы не заподозрил в нем автора «Жюстины и Джульетты»; единственный эффект, который он произвел на меня, был эффект надменного и неразговорчивого старого джентльмена».

В его агонии за ним ухаживал молодой Рамон. Годами ранее Сад составил свое завещание и положил его в запечатанный конверт. Он оставляет универсальную наследницу своего скудного имущества своей компаньонке Констанс: «Я хочу выразить этой даме свою чрезвычайную благодарность за преданность и искреннюю дружбу, которую она оказывала мне с 25 августа 1790 года до дня моей смерти».

Я категорически запрещаю вскрывать мое тело под каким бы то ни было предлогом. …будет послано срочное сообщение месье Ле Норманду, чтобы умолять его приехать самому, с телегой, за моим телом, чтобы перевезти его под его конвоем в вышеупомянутой телеге в лес моей земли Мальмезон, коммуны Эмансе, близ Эпернона, где я хочу, чтобы оно было похоронено без всяких церемоний в первой роще справа от вышеупомянутого леса, входящего со стороны старого замка, по большой аллее, которая его разделяет. Могила в этом лесу будет вырыта фермером Мальмезона под наблюдением месье Ле Норманда, который не покинет моего тела до тех пор, пока оно не будет положено в вышеупомянутую могилу; он может, если пожелает, сопровождаться на этой церемонии теми из моих родственников или друзей, которые, без всяких приспособлений, пожелали дать мне этот последний знак своей привязанности. Когда могила будет покрыта, ее засеют желудями, так что земля и подлесок снова станут такими же густыми, как прежде, и следы моей могилы исчезнут с поверхности земли, как, я надеюсь, исчезнет моя память из памяти людей, за исключением небольшого числа тех, кто любил меня до последнего мгновения, и о ком я уношу в могилу очень сладкое воспоминание.

Сад умер 2 декабря 1814 года. Клод-Арманд, его сын, навестил его в тот же день. Его спутницы Констанс не было в Шарантоне; предполагается, что смерть Сада совпала с одной из его поездок в Париж за покупками. Через два дня, вопреки желанию Сада, Арман похоронил его на кладбище Сен-Морис в Шарантоне после обычной религиозной церемонии. Арман также сжег все его неопубликованные рукописи, включая многотомный труд «Журналы Флорбеля». Его череп был эксгумирован много лет спустя для френологических исследований.

Инвентаризация материальных ценностей Сада, проведенная за счет приюта, была следующей:

40 франков и 50 сантимов, портрет отца маслом, 4 миниатюры, пачки документов, ларец с 21 рукописью. Из его библиотеки: 269 томов, включая «Дон Кихота», полное собрание сочинений Руссо, «Математические развлечения», «Искусство излагать мысли», «Эссе об опасных болезнях», издание 1785 года «Сочинений Вольтера» в 89 томах, «Порнограф» и «Человек в железной маске».

По словам Аполлинера, у Сада в детстве было круглое лицо, голубые глаза и волнистые светлые волосы. Он также говорит: «Его движения были совершенно грациозными, а в его гармоничном голосе были акценты, которые трогали женские сердца». По мнению других авторов, у него была женоподобная внешность.

В показаниях по делу Марселя Сад в возрасте тридцати двух лет описывается как «изящная фигура и полное лицо, среднего роста, одетый в серый фрак и шелковые бриджи цвета суси, в шляпе перо, шпага на боку, трость в руке». Спустя некоторое время, в возрасте пятидесяти трех лет, в свидетельстве о проживании от 7 мая 1793 года указано: «Рост — пять футов двенадцать дюймов, волосы почти белые, лицо круглое, лоб не покрыт, глаза голубые, нос обычный, подбородок круглый». Приписка от 23 марта 1794 года несколько отличается: «Рост пять футов двенадцать дюймов с линией, нос средний, рот маленький, подбородок круглый, волосы серо-русые, лицо овальное, лоб высокий и непокрытый, глаза светло-голубые». Он уже потерял свою «изящную фигуру», поскольку сам Сад несколькими годами ранее писал в Бастилии: «Я приобрел, из-за отсутствия физических упражнений, огромное телосложение, которое едва позволяет мне двигаться».

Когда Шарль Нодье встретился с Садом в 1807 году, он так описал его: «Огромная тучность, которая сковывала его движения настолько, что не позволяла ему проявить остальную грацию и элегантность, следы которых можно было заметить во всей его манере поведения. Его усталые глаза, однако, сохраняли не знаю что от блеска и лихорадочности, которые время от времени пробуждались вновь, как искра, которая гаснет в потушенных дровах».

Аномалии Сада обретают свою ценность в тот момент, когда он, вместо того чтобы страдать от них как от чего-то навязанного собственной природой, приступает к разработке целой системы с целью их подтверждения. И наоборот, его книги привлекают нас с того момента, когда мы понимаем, что с помощью повторений, общих мест и даже неуклюжести он пытается донести до нас опыт, особенность которого заключается в его желании быть некоммуникабельным.

Для французского философа Симоны де Бовуар, которая в своем эссе под названием «Должны ли мы сжечь Сада? Сад ориентировал свои психофизиологические особенности на моральную детерминацию, то есть, упорно формируя свои особенности, он в итоге определил большую часть общих черт человеческого состояния, а именно вопрос о том, возможно ли, не отказываясь от индивидуальности, удовлетворить стремление к универсальному, или только через жертву различий можно интегрироваться в коллектив.

Согласно исследованию Бовуар, в юности в личности Сада не было ничего революционного или бунтарского: он был послушен своему отцу и ни в коем случае не хотел отказываться от привилегий своего социального положения. Однако он с ранних лет проявлял склонность к постоянным переменам и экспериментам с новыми ситуациями, поскольку, несмотря на должности, которые он занимал в армии, и профессии, которыми его обеспечивала семья, его ничего не устраивало, и поэтому с ранней юности он начал посещать публичные дома, где, по словам Бовуар, «он покупает право выпустить свои мечты на волю». По мнению автора, отношение Сада не является изолированным, оно было распространено среди аристократической молодежи того времени: не имея больше старой феодальной власти, которую их предки имели над жизнью своих вассалов, и располагая большим количеством свободного времени в уединении своих дворцов, молодые люди конца XVIII века находили в публичных домах идеальные места, чтобы помечтать о прежней тиранической власти над другими. Доказательством тому служили знаменитые оргии Шарля де Бурбона, графа Шароле, или оргии короля Людовика XV в Парке оленей. Даже, по словам Бовуар, сексуальные практики аристократии того времени включали гораздо больше компрометирующих ситуаций, чем те, за которые судили Сада.

Но за стенами своего «маленького дома» Сад больше не претендовал на «власть» над другими: он всегда отличался дружелюбием и был хорошим собеседником. Для Бовуар сохранившаяся информация о личности Сада показывает типичное поведение застенчивого человека, боящегося других людей и даже окружающей действительности. Она продолжает:

Если он так много говорит о твердости духа, то не потому, что обладает ею, а потому, что жаждет ее: в невзгодах он стонет, отчаивается и сходит с ума. Страх остаться без денег, который неотступно преследует его, свидетельствует о более рассеянном беспокойстве: он не доверяет всему и всем, потому что чувствует себя неполноценным.

На самом деле Сад был терпеливым человеком в работе над своим обширным трудом, но когда он сталкивался с тривиальными событиями, то часто испытывал приступы ярости, которые приводили его к разработке надуманных расчетов о предполагаемых «заговорах» против него. Сохранилось и опубликовано несколько писем, которые он писал своей жене из тюрьмы. Некоторые из них свидетельствуют о странной и параноидальной одержимости скрытым значением чисел.

Сад, говорит Бовуар, выбрал воображаемое, поскольку перед лицом все более беспорядочной реальности (долги, побеги от правосудия, дела) он нашел в образах эротизма единственное средство центрировать свое существование и обрести определенную степень стабильности. Лишив маркиза всякой тайной свободы, общество стремилось социализировать его эротизм: наоборот, его социальная жизнь отныне должна была развиваться по эротическому плану. Поскольку невозможно спокойно отделить зло от добра, чтобы попеременно отдаваться то одному, то другому, именно перед лицом добра и даже во исполнение его, зло должно быть оправдано. В том, что его последующее отношение коренится в обиде, Сад признавался неоднократно.

Есть души, которые кажутся жесткими в силу своей восприимчивости к эмоциям, и они заходят слишком далеко; то, что им приписывают небрежность и жестокость, является лишь известным только им способом чувствовать глубже, чем другие.

Или, например, когда он приписывает пороки злобе людей:

Именно их неблагодарность иссушила мое сердце, их вероломство уничтожило во мне те мрачные добродетели, для которых я, возможно, был рожден, как вы.

Я подкрепил свои заблуждения доводами. Я не колебался. Я победил, я выкорчевал, я знал, как уничтожить в своем сердце все, что может помешать моим удовольствиям.

Для Симоны де Бовуар Сад был рационалистом, которому необходимо было понять внутреннюю динамику своих действий и действий своих собратьев, и который придерживался только тех истин, которые давали доказательства. Именно поэтому он вышел за рамки традиционного сенсуализма и превратил его в мораль, отличающуюся особой подлинностью. Более того, по мнению этого автора, идеи Сада предвосхитили идеи Ницше, Штирнера, Фрейда и сюрреализма, но его работы в философском смысле во многом нечитабельны и даже бессвязны.

Для Мориса Бланшо мысль Сада непроходима, несмотря на то, что его работы изобилуют теоретическими рассуждениями, ясно изложенными, и несмотря на то, что в них скрупулезно соблюдаются положения логики. Сад постоянно использует логические системы; он терпеливо возвращается к одной и той же теме снова и снова, рассматривает каждый вопрос со всех точек зрения, изучает все возражения, отвечает на них, находит другие, на которые также отвечает. Его язык обилен, но ясен, точен и тверд. Однако, по мнению Бланшо, невозможно увидеть глубины садистской мысли, понять, куда именно она движется и с чего начинается. Так, за интенсивной рационализацией скрывается нить полной иррациональности.

Чтение работ Сада, говорит Бланшо, порождает в читателе интеллектуальный дискомфорт перед лицом постоянно реконструируемой мысли, тем более что язык Сада прост, он не прибегает к сложным риторическим фигурам или надуманным аргументам.

Идея Бога — это единственное зло, которое я не могу простить человеку.

Морис Гейне подчеркивал твердость атеизма Сада, но, как отмечает Пьер Клоссовски, этот атеизм не хладнокровен. Как только в самом спокойном развитии появляется имя Бога, язык сразу же вспыхивает, тон повышается, движение ненависти проносится над словами, опрокидывает их. Конечно, не в сценах вожделения Сад демонстрирует свою страсть, но насилие и презрение, жар гордости, головокружение от власти и желания немедленно пробуждаются всякий раз, когда садовский человек видит на своем пути хоть какое-то подобие Бога. Идея Бога — это, в некотором смысле, неизъяснимая вина человека, его первородный грех, доказательство его ничтожества, которое оправдывает и санкционирует преступление, ибо против существа, которое согласилось уничтожить себя перед Богом, нельзя, по мнению Сада, прибегать к слишком энергичным средствам уничтожения.

Сад говорит, что, не зная, кому приписать увиденное, человек, будучи не в состоянии объяснить свойства и поведение природы, безвозмездно воздвиг над ней существо, наделенное силой производить все эффекты, причины которых были неизвестны. Привычка верить в истинность этих мнений и утешение, которое находили в этом для удовлетворения умственной лени и любопытства, вскоре придали этому изобретению такую же степень веры, как и геометрической демонстрации; и убеждение стало настолько сильным, обычай настолько укоренился, что потребовалась вся сила разума, чтобы уберечь его от ошибок. От признания бога они вскоре перешли к поклонению ему, мольбам и страху перед ним. Таким образом, по мнению Сада, для того, чтобы успокоить злые последствия, которые природа обрушила на человека, были созданы покаяния, последствия страха и слабости.

В своей переписке с женой в тюрьме он признается, что его философия основана на «Системе природы» барона Гольбаха.

Разум как средство проверки:

Для Сада разум — это естественная способность человека определять себя для того или иного объекта пропорционально дозе удовольствия или вреда, получаемого от этих объектов: расчет, абсолютно подчиненный чувствам, поскольку только от них человек получает сравнительные впечатления, которые представляют собой либо боль, от которой он хочет убежать, либо удовольствие, к которому стремится. Разум, таким образом, есть не что иное, как весы, на которых взвешиваются предметы, и с помощью которых, взвешивая те предметы, которые находятся далеко от нас, мы узнаем, что следует думать об отношениях между ними, так что всегда побеждает видимость наибольшего удовольствия. Этот разум у человека, как и у других животных, которые тоже им обладают, является лишь результатом самого грубого и материального механизма. Но поскольку, говорит Сад, нет другого более надежного средства проверки, только ему можно подчинить веру в объекты, не имеющие реальности.

Реальное существование и объективное существование:

Первое следствие разума, по мнению Сада, заключается в установлении существенного различия между объектом, который проявляется, и объектом, который воспринимается. Репрезентативные восприятия объекта бывают разных видов. Если они показывают объекты как отсутствующие, но присутствующие в другое время в сознании, это называется памятью. Если они представляют объекты без выражения отсутствия, то это воображение, и это воображение является для Сада причиной всех ошибок. Ибо самый обильный источник этих ошибок заключается в том, что объекты этих внутренних восприятий якобы имеют собственное существование, существование, отдельное от бытия, так же как они представляются отдельно. Следовательно, Сад дает этой отдельной идее, этой идее, возникающей из воображаемого объекта, название объективного или умозрительного существования, чтобы отличить ее от того, что присутствует, которое он называет реальным существованием.

Мысли и идеи:

Нет ничего более распространенного, говорит Сад, чем заблуждение между реальным существованием тел вне «Я» и объективным существованием восприятий, находящихся в сознании. Сами восприятия отличаются от воспринимающего и друг от друга в зависимости от того, как они воспринимают присутствующие объекты, их отношения и отношения этих отношений. Они являются мыслями в той мере, в какой они несут образы отсутствующих вещей; они являются идеями в той мере, в какой они несут образы, находящиеся внутри Я. Все эти вещи, однако, не более чем способы, или формы существования Бытия, которые не более отличимы друг от друга или от самого Бытия, чем протяженность, твердость, фигура, цвет, движение тела отличимы от этого тела.

Ошибочность простой причинно-следственной связи:

Затем, говорит Сад, необходимо было придумать термины, которые в целом подходили бы ко всем конкретным идеям, которые были схожи; название причины было дано любому существу, которое производит некоторое изменение в другом существе, отличном от него самого, а следствие — любому изменению, произведенному в существе любой причиной. Поскольку эти термины вызывают у людей по меньшей мере путаные представления о бытии, действии, реакции, изменении, привычка использовать их заставила их поверить в то, что они имеют ясное и отчетливое восприятие, и, наконец, они стали воображать, что может существовать причина, которая не является ни существом, ни телом, причина, которая действительно отлична от любого тела, и которая, без движения и без действия, может производить все мыслимые эффекты. Для Сада все существа, постоянно действуя и реагируя друг на друга, одновременно производят и претерпевают изменения; но, говорит он, тесная последовательность существ, которые последовательно были причиной и следствием, вскоре утомила умы тех, кто хочет найти причину во всех следствиях: чувствуя, что их воображение истощено этой длинной последовательностью идей, казалось короче проследить все сразу до первой причины, представляемой как всеобщая причина, а частные причины — ее следствия, и без того, чтобы она, в свою очередь, была следствием какой-либо причины. Таким образом, по мнению Сада, именно продукту объективного или умозрительного существования люди дали имя Бога. В своем романе «Джульетта» Сад говорит: «Я согласен, что мы не понимаем связи, последовательности и хода всех причин; но незнание одного факта никогда не является достаточным основанием для того, чтобы верить или определять другой».

Критика иудаизма:

Сад рассматривает иудаизм следующим образом: Во-первых, он критикует тот факт, что книги Торы были написаны спустя долгое время после того, как якобы произошли исторические события, о которых они повествуют. Таким образом, он утверждает, что эти книги — не более чем работа нескольких шарлатанов, и что в них мы видим вместо божественных следов результат человеческой глупости. Доказательством этого, по мнению Сада, является тот факт, что еврейский народ провозглашает себя избранным и заявляет, что Бог говорит только с ним, что только он заинтересован в его судьбе, что только для него он меняет ход звезд, разделяет моря, увеличивает росу: как будто этому богу не легче проникнуть в сердца, просветить духи, чем изменить ход природы, и как будто такое пристрастие к какому-то народу может соответствовать высшему величию существа, создавшего вселенную. Более того, Саде приводит в качестве доказательства, которого, по его мнению, должно хватить, чтобы усомниться в необыкновенных событиях, о которых повествует Тора, тот факт, что исторические записи соседних народов вообще не упоминают об этих чудесах. Он насмехается над тем, что когда Яхве якобы диктовал Моисею Декалог, «избранный» народ построил на равнине золотого тельца, чтобы поклоняться ему, и приводит другие примеры неверия евреев, а также говорит, что в те времена, когда они были наиболее верны своему богу, несчастья угнетали их сильнее всего.

Критика христианства:

Отвергая иудейского бога, Сад приступает к изучению христианской доктрины. Он начинает с того, что биография Иисуса из Назарета полна трюков, уловок, шарлатанских исцелений и словесных игр. Тот, кто объявляет себя сыном Божьим, для Саде не более чем «сумасшедший еврей». Рождение в хлеву является для автора символом убогости, нищеты и ничтожества, что противоречит величию бога. Он утверждает, что успех учения Христа был обусловлен тем, что он завоевал симпатии людей, проповедуя простоту ума (нищету духа) как добродетель.

Интегральный эгоизм

Морис Бланшо, несмотря на «абсолютный релятивизм» Сада, находит в его мысли основополагающий принцип: философия интереса, за которой следует интегральный эгоизм. Для Сада каждый должен делать то, что ему нравится, и ни для кого нет иного закона, кроме закона его удовольствия, — принцип, который позже подчеркнул английский оккультист Алейстер Кроули в «Книге закона» 1904 года. Эта мораль основана на первичном факте абсолютного одиночества. Природа заставляет человека рождаться в одиночестве, и не существует никаких отношений между одним человеком и другим. Поэтому единственным правилом поведения является то, что человек должен предпочесть то, что ему подходит, независимо от последствий, которые это решение может иметь для его ближнего. Большее страдание других всегда имеет меньшее значение, чем собственное удовольствие, и не имеет значения купить самую слабую радость в обмен на множество бедствий, ибо наслаждение льстит и находится внутри человека, а последствия преступления не достигают его и находятся вне его. Этот эгоистический принцип, по мнению Бланшо, совершенно ясен в Саде и прослеживается во всем его творчестве.

Равенство людей

Сад считает всех людей равными перед природой, поэтому каждый имеет право не жертвовать собой ради спасения других, даже если его собственное счастье зависит от гибели других. Все люди равны; это означает, что ни одно существо не стоит больше другого, и поэтому все они взаимозаменяемы, ни одно не имеет лишь значения единства в бесконечном счете. Перед свободным человеком все существа равны в ничтожестве, и власть имущие, сводя их к ничтожеству, лишь делают это ничтожество очевидным. Более того, он формулирует взаимность прав с помощью максимы, справедливой как для женщин, так и для мужчин: отдавать себя всем, кто этого желает, и брать всех, кого мы желаем. «Что плохого я делаю, какое преступление совершаю, говоря прекрасному созданию при встрече: «Одолжи мне на мгновение ту часть твоего тела, которая может меня удовлетворить, и насладись, если тебе это будет приятно, той частью моего тела, которая может быть приятна тебе»? Такие предложения кажутся Саду неопровержимыми.

Для Сада, — пишет Ричард Пулен, — человек имеет право обладать своим ближним, чтобы наслаждаться и удовлетворять свои желания; человеческие существа низведены до статуса объектов, простых сексуальных органов и, как все объекты, взаимозаменяемы и, следовательно, анонимны, лишены собственной индивидуальности.

Мощность

Для Сада власть — это право, которое необходимо завоевать. Для одних социальное происхождение делает власть более достижимой, в то время как другие должны добиваться ее из неблагоприятного положения. По словам Бланшо, у сильных персонажей его произведений, в отличие от остального человечества, хватило энергии подняться над предрассудками. Некоторые из них занимают привилегированное положение: герцоги, министры, епископы и т.д., и они сильны, потому что принадлежат к сильному классу. Но власть — это не только состояние, но и решение, и завоевание, и только тот, кто способен достичь ее с помощью своей энергии, действительно силен. Таким образом, Сад также представляет себе могущественных персонажей, вышедших из низших слоев общества, и поэтому отправной точкой власти часто является крайняя ситуация: удача, с одной стороны, или несчастье, с другой. Сильные мира сего, рожденные в привилегированном положении, находятся слишком высоко, чтобы подчиниться законам и не упасть, в то время как рожденные в бедности находятся слишком низко, чтобы подчиниться законам и не погибнуть. Таким образом, идеи равенства, неравенства, свободы, бунта являются для Сада лишь временными аргументами, с помощью которых утверждается право человека на власть. Таким образом, наступает момент, когда исчезают различия между сильными мира сего, и разбойники возвышаются до статуса знати, возглавляя шайки воров.

Преступление

Следуя доктрине причинного детерминизма просвещенных авторов (Гоббса, Локка или Юма) как общего закона мироздания, Сад приходит к выводу, что действия человека также детерминированы, а потому лишены моральной ответственности, следуя, таким образом, либертинскому моральному релятивизму. Следуя материалистической философии Гольбаха, он приходит к выводу, что все действия принадлежат природе и служат ей.

Не добавят ли они, что для общего плана безразлично, является ли то или иное предпочтительно хорошим или плохим; что если несчастье преследует добродетель, а процветание сопровождает преступление, и оба они равны проектам природы, то бесконечно лучше быть на стороне злых, которые преуспевают, чем на стороне добродетельных, которые терпят поражение?

Для антигероя Сада преступление — это утверждение власти и следствие господства интегрального эгоизма. Садовский преступник не боится божественной кары, потому что он атеист и, таким образом, утверждает, что преодолел эту угрозу. Сад отвечает на исключение, которое существует для преступного удовлетворения: это исключение состоит в том, что власть имущие находят позор в своем стремлении к удовольствию, превращаясь из тирана в жертву, что сделает закон удовольствия похожим на смертельную ловушку, так что люди, вместо того чтобы стремиться к триумфу чрезмерности, вернутся к жизни в озабоченности меньшим злом. Сад отвечает на эту проблему прямо: с человеком, который связывает себя со злом, никогда не может случиться ничего плохого. Это основная тема его творчества: добродетели — все несчастья, пороку — блаженство постоянного процветания. Поначалу эта прямота может показаться надуманной и поверхностной, но Сад отвечает на нее следующим образом: Верно, что добродетель приносит людям несчастье, но не потому, что она подвергает их несчастью, а потому, что, если отнять добродетель, то, что было несчастьем, становится поводом для удовольствия, а мучения — сладострастием. Для Сада суверенный человек недоступен злу, потому что никто не может причинить ему вреда; он — человек всех страстей, и его страсти потворствуют всему. Человек интегрального эгоизма — это тот, кто умеет превращать все неприязни в симпатии, все отвращения в привлекательность. Как будуарный философ он говорит: «Мне все нравится, меня все забавляет, я хочу объединить все жанры». И именно поэтому Сад в «120 днях Содома» посвящает себя гигантской задаче составления полного списка аномалий, отклонений, всех человеческих возможностей. Необходимо попробовать все, чтобы не оказаться во власти чего-то. «Вы ничего не узнаете, если не узнали всего; если вы достаточно робки, чтобы остановиться перед природой, она ускользнет от вас навсегда». Удача может измениться и стать невезением: но тогда это будет лишь новая удача, такая же желанная или удовлетворительная, как и другая.

Будь проклят тот простой и вульгарный писатель, который, не имея другого притязания, кроме как прославлять модные мнения, отказывается от энергии, полученной им от природы, чтобы предложить нам только фимиам, который он с удовольствием сжигает у ног партии, над которой господствует. Я хочу, чтобы писатель был человеком гениальным, каковы бы ни были его привычки и характер, ибо я хочу жить не с ним, а с его произведениями, и все, что мне нужно, — это чтобы в том, что он мне предлагает, была правда; остальное — дело общества, а давно известно, что человек общества редко бывает хорошим писателем. Дидро, Руссо и д’Алембер выглядят в обществе не более чем имбецилами, и их сочинения всегда будут возвышенными, несмотря на неуклюжесть господ из Débats….. Более того, сейчас так модно претендовать на то, чтобы судить о привычках писателя по его сочинениям; эта ложная концепция находит сегодня так много сторонников, что почти никто не осмеливается подвергнуть смелую идею испытанию: если, к несчастью, в довершение всего случится высказать свои мысли о религии, то монашеская толпа раздавит вас и не преминет выставить опасным человеком. Негодяи, будь их воля, сожгли бы вас, как инквизиция! После этого стоит ли удивляться, что, чтобы заставить вас замолчать, они на месте клевещут на обычаи тех, кто не имеет подлости думать так, как они?

В личных записных книжках, которые Сад вел в 1803-1804 годах, он подытожил каталог своих работ следующим образом.

Поэтому мой общий каталог будет таким:

И в конце концов он забивает:

Все должно быть выполнено в том же формате in-12, с одной гравюрой на титульном листе каждого тома и моим портретом в «Исповеди» — портретом Фенелона перед его опровержением.

Некоторые работы, такие как «Исповедь» и «Опровержение Фенелона» (которое должно было стать апологией атеизма), исчезли из предыдущего каталога. Предполагается, что эти работы были частью бумаг, которые после смерти Сада его сын Арман нашел в его камере в Шарантоне и позже сжег. Рукопись, известная как «Журналы Флорбель», также исчезла на костре. Другие, такие как «Aline et Valcour» и «Les Crimes de l’amour», которые были опубликованы при жизни Сада, сохранились. Более того, Сад по понятным причинам не упоминает о произведениях, подвергшихся цензуре властей (таких как «Жюстина и Джульетта»), и умер, думая, что написанный им в Бастилии длинный роман под названием «Сто двадцать дней Содома» был уничтожен в начале Революции.

Я никогда, повторяю, никогда не буду рисовать преступление в других цветах, кроме адских; я хочу, чтобы его видели обнаженным, чтобы его боялись, чтобы его ненавидели, и я не знаю другого способа добиться этого, кроме как показать его во всем ужасе, который его характеризует.

Многие произведения Сада содержат откровенные описания изнасилований и бесчисленных извращений, парафилий и актов крайнего насилия, которые иногда переходят границы возможного. Его характерные герои — антигерои, распутники, которые играют главные роли в сценах насилия и оправдывают свои действия с помощью всевозможной софистики.

Его мысли и письма образуют калейдоскопический коллаж, построенный из философских подходов того времени, которые Сад пародирует и описывает, включая фигуру самого писателя-философа. То же самое верно и с литературной точки зрения, где Сад берет обычные клише того времени или элементы, взятые из наиболее известной литературной традиции, и отклоняется, подменяет и извращает их. В результате получается потрясающе оригинальное произведение.

Консепсьон Перес подчеркивает юмор и иронию Сада, аспекты, на которых критики недостаточно останавливались, считая, что «одна из больших ошибок, которая порочит чтение Сада, заключается именно в том, что его воспринимают слишком серьезно, не учитывая степень (черного) юмора, который пронизывает его произведения». Тем не менее, большинство тех, кто интерпретировал произведения Сада, хотели увидеть в диссертациях его антигероев философские принципы самого Сада. Еще при жизни Саду пришлось защищаться от этих интерпретаций:

Каждый актер в драматическом произведении должен говорить на языке, установленном персонажем, которого он представляет; что тогда говорит именно персонаж, а не автор, и что в таком случае это самая нормальная вещь в мире, когда персонаж, абсолютно вдохновленный своей ролью, говорит вещи, полностью противоположные тому, что говорит автор, когда говорит он сам. В самом деле, каким человеком был бы Кребийон, если бы он всегда говорил, как Атрей; каким человеком был бы Расин, если бы он думал, как Нерон; каким чудовищем был бы Ричардсон, если бы у него не было других принципов, кроме принципов Лавлейса!

Сад был плодовитым автором, работавшим в различных жанрах. Большая часть его работ была утрачена в результате различных нападений, в том числе со стороны его собственной семьи, которая неоднократно уничтожала многочисленные рукописи. Другие произведения остались неопубликованными, в основном его драматические произведения (его наследники обладают рукописями четырнадцати неопубликованных пьес).

Известно, что во время своего пребывания в Лакосте, после скандала в Аркейле, Сад создал театральную труппу, которая еженедельно давала представления, иногда по его собственным пьесам. Известно также, что в это время он ездил в Голландию, чтобы попытаться опубликовать некоторые рукописи. Об этих работах, которые могли бы стать его первыми пьесами, ничего не сохранилось. Позже, во время своих путешествий по Италии, он делал многочисленные заметки об обычаях, культуре, искусстве и политике этой страны; в результате этих заметок он написал книгу «Viaje por Italia», которая никогда не была переведена на испанский язык.

Находясь в заключении в Венсенне, он написал «Cuentos, historietas y fábulas», сборник очень коротких рассказов, среди которых «El presidente burlado» выделяется своим юмором и иронией, даже сарказмом.

В 1782 году, также находясь в тюрьме, он написал рассказ «Диалог между священником и умирающим», в котором он выражает свой атеизм через диалог между священником и умирающим стариком, который убеждает первого, что его благочестивая жизнь была ошибкой.

В 1787 году Сад написал «Жюстину, или Несчастья добродетели» — первый вариант «Жюстины», который был опубликован в 1791 году. В ней описываются злоключения девушки, которая выбирает путь добродетели и не получает никакой другой награды, кроме постоянных издевательств, которым ее подвергают различные распутники. Сад также написал «Историю Жюльетты» (L’Histoire de Juliette, 1798), или «Порок с избытком вознагражден», в которой рассказывается о приключениях сестры Жюстины Жюльетты, которая решает отвергнуть учение церкви и принять гедонистическую и аморальную философию, что приводит ее к успешной жизни.

Роман «120 дней Содома», написанный в 1785 году, но не законченный, описывает широкий спектр сексуальных извращений, совершаемых над группой порабощенных подростков, и является самым графическим произведением Сада. Рукопись пропала во время штурма Бастилии, но была обнаружена в 1904 году Ивеном Блохом, и роман был опубликован в 1931-1935 годах Морисом Гейне.

Роман «Философия в будуаре» (1795) повествует о полном извращении девочки-подростка, которое совершают некие «воспитатели», вплоть до того, что она убивает свою мать самым жестоким образом. Она написана в форме театрального диалога, включая длинный политический памфлет «Французы! Еще одно усилие, если вы хотите быть республиканцами!», в котором, соглашаясь с мнением «воспитателя» Дольмансе, она призывает к углублению революции, которая считается незавершенной. Памфлет был переиздан и распространен во время революции 1848 года во Франции.

Тема «Алины и Валькура» (1795) повторяется в творчестве Сада: молодая пара любит друг друга, но ее отец пытается навязать брак по расчету. Роман состоит из нескольких сюжетов: основного, повествуемого через серию писем между разными героями, и двух путешествий и приключений каждого из молодых людей: Сенвиля и Леоноры. Путешествие Сенвиля включает в себя рассказ «Остров Тамоэ», описание утопического общества. Это была первая книга, которую Сад опубликовал под своим настоящим именем.

В 1800 году он опубликовал четырехтомное собрание рассказов под названием «Преступления любви». Во введении «Идеи о романах» он дает общие советы писателям, а также ссылается на готические романы, особенно на «Монаха» Мэтью Грегори Льюиса, который, по его мнению, превосходит произведения Энн Рэдклифф. Один из рассказов сборника, «Флорвиль и Курваль», также считается принадлежащим к «готическому» жанру. Это история молодой женщины, которая против своей воли оказывается втянутой в кровосмесительную интригу.

Находясь в заключении в Шарантоне, он написал три исторических романа: «Аделаида Брауншвейгская», «Тайная история Елизаветы Баварской» и «Маркиза Ганге». Он также написал несколько пьес, большинство из которых остались неопубликованными. Пьеса «Мизантроп от любви или Софи и Десфранк» была принята Комеди Франсез в 1790 году, а «Граф Окстьерн или последствия распутства» была представлена в театре Мольера в 1791 году.

Список работ

На испанском языке до сих пор не существует официального издания полного собрания сочинений Сада; некоторые работы были опубликованы, но большинство из них страдают от плохого перевода. Единственные полные издания на французском языке следующие:

Влияет

Основными философскими источниками Сада были барон де Гольбах, Ла Меттри, Макиавелли, Руссо, Монтескье и Вольтер, последние двое из которых были личными знакомыми его отца. Кроме того, в «Преступлениях любви» мы находим свидетельства того, что Сад любил лирику Петрарки, которым он всегда восхищался.

Влияние следующих авторов подтверждается явными или скрытыми цитатами, которые Сад приводит в своих произведениях: Библия, Боккаччо, Сервантес, Цицерон, Данте, Дефо, Дидро, Эразм, Гоббс, Гольбах, Гомер, Ла Меттри, Мольер, Линней, Локк, Макиавелли, Марциал, Мильтон, Мирабо, Монтень, Монтескье, Мор, Помпадур, Рабле, Расин, Радклиф, Ришелье, Руссо, Жак-Франсуа-Поль-Альдонс де Сад, Петр Абеляр, Петрарка, Саллюст, Сенека, Сталь, Суэтоний, Свифт, Тацит, Вергилий, Вольтер и Вольф. …

Его самым популярным произведением в свое время и в XIX веке была «Жюстина, или Несчастья добродетели». По замыслу Сада, она должна была стать обличительной для французской литературы того времени, которую он считал морализаторской:

Торжество Добродетели над Пороком, воздаяние Добру и наказание Злу — вот частая основа развития произведений этого жанра. Не надоела ли нам уже эта схема? Но представить Порок всегда торжествующим, а Добродетель — жертвой собственных жертв, словом, рискнуть описать самые смелые сцены и самые необычные ситуации, обнажить самые страшные высказывания и нанести самые энергичные удары?

Критики осуждали это произведение, которое было опубликовано анонимно и распространялось подпольно. Оно считалось непристойным и нечестивым, а его автор был назван развращенным: «Самое развращенное сердце, самый деградировавший ум не способны придумать ничего, что так возмущало бы разум, скромность и честность»; «….. знаменитый маркиз де Сад, автор самого отвратительного произведения, когда-либо придуманного человеческой извращенностью». Один из писателей того времени, Рестиф де ла Бретонн, написал в ответ на «Жюстину» «Анти-Жюстину, или Прелести любви». А решительный ответ Сада на яростную критику другого писателя, Виллетерка, стал знаменитым («К Виллетерку-фуликулярию»).

Хотя роман был опубликован подпольно, он широко распространился. При жизни Сада было выпущено шесть изданий, экземпляры передавались из рук в руки, читались тайно, что сделало его «проклятым романом». В 19 веке он продолжал тайно распространяться, оказав влияние на таких писателей, как Суинберн, Флобер, Достоевский и поэзию Бодлера (среди многих, кто пытался увидеть влияние Сада).

Официально отсутствуя на протяжении всего XIX века, маркиз де Сад появлялся повсюду, создавая вокруг себя настоящую легенду. Жюль Жанен в 1825 году писал, что его книги можно найти, более или менее спрятанные, во всех библиотеках. Сент-Бёв ставил его на один уровень с Байроном. «Они — два великих вдохновителя современности, один — явный и официальный, другой — подпольный.

В начале XX века Гийом Аполлинер редактировал произведения маркиза де Сада, которого он считал «самым свободным духом, который когда-либо жил». Сюрреалисты считали его одним из своих главных предшественников. Считается, что он также повлиял на «Театр жестокости» Арто и творчество Бунюэля и др.

После Второй мировой войны фигуре Сада уделяло внимание большое количество интеллектуалов во Франции: Пьер Клоссовски (Sade mon prochain, 1947), Жорж Батай (La littérature et l’evil), Морис Бланшо (Sade et Lautréamont, 1949), Ролан Бартез и Жан Полан. Жильбер Лели опубликовал первую строгую биографию автора в 1950 году.

Симона де Бовуар в своем эссе «Нужно ли сжечь Сада?» (на французском Faut-il brûler Sade?, Les Temps modernes, декабрь 1951 — январь 1952) и другие авторы пытались найти следы радикальной философии свободы в произведениях Сада, предшествующих экзистенциализму примерно на 150 лет.

Одно из эссе в книге Макса Хоркхаймера и Теодора Адорно «Диалектика просвещения» (1947) называется «Джульетта, или Просвещение и мораль» и интерпретирует поведение садовской Джульетты как философское олицетворение Просвещения. Аналогичным образом, психоаналитик Жак Лакан в своем эссе Kant avec Sade («Кант с Садом») утверждает, что этика Сада была дополнительным заключением категорического императива, первоначально постулированного Иммануилом Кантом.

Андреа Дворкин рассматривала Сада как образцового порнографа, ненавидящего женщин, что подтверждает ее теорию о том, что порнография неизбежно ведет к насилию над женщинами. Одна из глав его книги «Порнография: мужчины, владеющие женщинами» (1979) посвящена анализу Сада. Сьюзи Брайт утверждает, что первый роман Дворкин «Лед и пламень», изобилующий насилием и жестокостью, может быть интерпретирован как современная версия «Джульетты».

В августе 2012 года Южная Корея запретила публикацию романа «120 дней Содома» за «крайнюю непристойность». Чан Таг Хван, член государственной Корейской комиссии по издательской этике, сообщил агентству Франс Пресс (AFP), что Ли Юн из издательства Dongsuh Press получил приказ изъять все экземпляры романа из продажи и уничтожить их. «Большая часть книги крайне непристойна и жестока, в ней присутствуют акты садизма, инцеста, зоофилии и некрофилии», — сказал Чжан. Он пояснил, что подробное описание сексуальных действий с несовершеннолетними было важным фактором в решении признать публикацию книги «вредной». Издатель сообщил, что будет обжаловать это решение. «Везде есть много порнографических книг. Я не могу понять, почему к этой книге, являющейся предметом научных исследований психиатров и литературоведов, относятся по-другому», — сказал Ли Юн агентству AFP.

Фильмы

Возможно, не так уж удивительно, что жизнь и труды Сада оказались неотразимыми для кинематографистов. Хотя существует множество порнографических фильмов, основанных на его темах, здесь представлены некоторые из наиболее узнаваемых фильмов, основанных на его истории или художественных произведениях.

Произведения маркиза де Сада

На французском языке

На английском языке

Источники

1. Marqués de Sade
2. Маркиз де Сад
3. Pauvert, Jean-Jacques, Sade vivant t. 3, p. 339
4. Louis, rappelant sa parenté avec le roi, Donatien étant celui de son parrain et grand-père maternel, Donatien de Maillé.
5. Le certificat de noblesse délivré à Donatien en 1754 par le généalogiste officiel Clairambault pour lui permettre d’entrer à l’école, extrêmement fermée, des chevau-légers de la garde qualifie le postulant de : « fils de Messire Jean-Baptiste-François de Sade, appelé (c’est nous qui soulignons) le comte de Sade, chevalier, seigneur de Mazan », etc.
6. Le prince de Condé se remarie en 1728 avec une jolie princesse allemande âgée de quinze ans. Il en a quarante. « Il a tant usé des hommes et des femmes », observe Mathieu Marais dans son Journal, qu’il est tombé dans la nullité. On prétend que son mariage n’a pas été consommé. » Jaloux, le prince tient son épouse sous bonne garde. Le comte de Sade commence à courtiser en 1733 la jeune princesse dont il va devenir l’amant. Il fait le récit de son aventure dans un fragment autobiographique découvert en 1990 par Maurice Lever dans les archives du comte conservées par son fils et ses descendants : « […] Mlle de Carman étant à marier, j’imaginai que la princesse me saurait gré si je me présentais pour l’épouser, et qu’étant logé dans la maison et mari d’une personne pour qui elle avait l’amitié la plus vive, il me serait aisé de m’insinuer dans son cœur. […] Mon mariage m’avait donné beaucoup de familiarité. À tout moment j’entrais chez elle. Le cœur de cette princesse était désœuvré, elle eût sans doute trouvé des hommes qui lui auraient plu plus que moi, mais elle n’avait pas la liberté de les voir. Tout lui persuada que je l’aimais, et elle n’hésita à se rendre que pour me faire valoir sa défaite. J’avais gagné sa femme de garde-robe qui me faisait entrer par une porte qui était au bas de mon escalier. […] ».
7. ^ Anno di rinuncia al titolo in favore del figlio maggiore émigré che morirà nel 1809; successore sarà il fratello, divenuto il maggiore superstite; di fatto i titoli nobiliari in Francia furono aboliti nel 1792 e ripristinati nel 1814
8. ^ Maurice Lever, Donatien-Alphonse-François Marquis de Sade, Fayard, 2003
9. ^ Marta Sambugar, Gabriella Salà — Letteratura italiana ed europea modulare, vol I, pag. 65, «Il romanzo del Settecento»
10. ^ Marquis de Sade
11. ^ Sade, Marquis de (1999). Seaver, Richard (ed.). Letters from Prison. New York: Arcade Publishing. ISBN 978-1559704113.
12. ^ a b c Airaksinen, Timo (2001). The philosophy of the Marquis de Sade. Taylor & Francis e-Library. pp. 20–21. ISBN 0-203-17439-9. Two of Sade’s own intellectual heroes were Niccolò Machiavelli and Thomas Hobbes, both of whom he interpreted in the traditional manner to recommend wickedness as an ingredient of virtue. … Robert (sic) Mandeville is another model mentioned by Sade, and he would have appreciated Malthus as well.
13. ^ «Power Lunch with social critic Lydia Lunch». democratandchronicle.com.
14. ^ Iwan Bloch. Der Marquis de Sade und seine Zeit Archived 13 April 2021 at the Wayback Machine