Кропоткин, Пётр Алексеевич

gigatos | 24 ноября, 2021

Post Views: 193

Суммури

Петр Алексеевич Кропоткин (Москва, 9 декабря 1842 — Дмитров, 8 февраля 1921) — русский географ, экономист, политолог, социолог, зоолог, историк, философ и политический деятель, один из главных мыслителей анархизма конца XIX века, также считается основателем анархо-коммунистического направления. Его глубокий анализ государственной бюрократии и тюремной системы также актуален в области криминологии.

Он написал книги, которые сегодня считаются классикой либертарианской мысли, среди которых «Завоевание хлеба» (Хлеб и воля) и «Мемуары революционера» (Записки революционера), оба опубликованы в 1892 году, Поля, фабрики и мастерские (Поля, фабрики и мастерские) — в 1899 году, и Взаимовыручка (Mutualism): Фактор эволюции (Взаимопомощь как фактор эволюциии), опубликованный в 1902 году. В течение длительного периода он также вносил свой вклад в Британскую энциклопедию, являясь автором статьи «Анархизм», среди прочих.

Родившись князем, членом бывшего царского рода Рюрика, в зрелом возрасте Кропоткин отверг этот дворянский титул из-за разочарования в эрудиции аристократов. Еще подростком он был вынужден вступить в ряды российской императорской армии по приказу самого царя Николая I. В то же время он соприкоснулся с революционной литературой того времени.

Интересуясь географией, он стал исследователем полярного круга, пройдя тысячи километров пешком и записывая различные явления, связанные с тундрой и другими арктическими ландшафтами. Во время своих многочисленных путешествий он вступал в контакт с крестьянами, живущими в нищенских условиях в России и Финляндии, и сочувствовал им. Это чувство солидарности заставило Кропоткина отказаться от научной деятельности. Он путешествовал по Восточной Европе, контактируя в разных странах с активистами и революционерами, среди которых были соратники Бакунина и последователи Маркса. В Женеве он стал членом Первого Интернационала, а затем уехал в Юру по приглашению анархиста, который рассказал ему о силе, которую движение приобрело в этом регионе. Он изучил революционную программу Анархистской федерации Юры и вернулся в Россию с намерением распространить ее среди либертарианских активистов и маргинальных слоев населения. В России он вернулся к научным исследованиям, участвуя в различных направлениях либертарианского активизма.

За свою воинственность он несколько раз попадал в тюрьму. Его труды были опубликованы в сотнях газет по всему миру. Его похороны в феврале 1921 года стали последним большим собранием анархистов в России, поскольку эта страна после революции 1917 года оказалась под властью марксистов-большевиков, которые начали преследовать, ссылать и уничтожать либертарианских активистов везде, где их можно было найти.

Читайте также, история — Тутанхамон

Происхождение семьи

Кропоткин родился в городе Москве 21 декабря 1842 года в семье русских дворян. Его отец, князь Алексей Петрович Кропоткин, владел большими земельными участками в трех российских губерниях, к его услугам было более двенадцати сотен слуг. Генеалогический род, частью которого были он и его отец, восходил к царскому дому Рюрика, правившему Москвой до Романовых.

Его мать, Екатерина Николаевна Сулима, была дочерью важного русского генерала, которая, несмотря на это, получила открытое образование и в основном интересовалась художественными занятиями, такими как литература и живопись. Сулима была отчасти ответственна за первое образование юного Петра, который в раннем подростковом возрасте, проведенном между Москвой и семейной дачей в Калуге, соприкоснулся с трудами Пушкина, Некрасова и Чернышевского благодаря гувернерам, выбранным матерью для его образования.

По приказу самого царя Николая I в 1857 году в возрасте двенадцати лет он должен был поступить в Корпус пажей в Санкт-Петербурге, который в то время был самой избранной академией во всей России, где обучались всего 150 мальчиков, в основном сыновья дворцовых царедворцев. Основной целью этого учебного заведения была подготовка самых элитных советников и чиновников Российской империи.

Хотя Кропоткин не любил военную дисциплину своей школы и быстро приобрел репутацию бунтаря, его академическая подготовка была интенсивной, руководствуясь матрицей рационалистического и либерального образования с сильным акцентом на науку. В этом учебном заведении он изучал астрономию, физику, историю, литературу и философию. Здесь же он познакомился с работами французских энциклопедистов и впервые соприкоснулся с эволюционистскими идеями Жана-Батиста де Ламарка, которые были так важны для его научного образования.

В 1858 году Кропоткин также впервые столкнулся с революционными идеями, прочитав журнал Герцена «Полярная звезда».

С чувством, граничащим с благоговением, я смотрел на медальон, напечатанный на первой странице «Северной звезды», изображающий благородные головы пяти десятников, повешенных Николаем I после восстания 14 декабря 1825 года: Бестужева, Каевского, Пестеля, Рилеева и Муравьева-Апостола.

Читайте также, биографии — Пифагор

Военные в Сибири

По окончании обучения в 1862 году он должен был служить в русской армии, причем мог выбирать, в каком полку желает служить. Он выбрал сибирских казаков, которые были отправлены в экспедицию в Сибирь для обеспечения царского контроля над недавно завоеванным Амурским регионом. Хотя Кропоткин мог бы выбрать более удобное место, он предпочел экспедицию в Сибирь, в том числе с целью уйти от столичной придворной жизни, которую он находил неприятной и угнетающей. Его обучение потребовало, чтобы он в течение двух лет был личным пажом тогдашнего царя Александра II, что позволило Кропоткину стать свидетелем экстравагантности придворной жизни, которую он стал презирать.

Он отправился к месту назначения в Иркутск 24 июня 1862 года и был назначен адъютантом генерала Кукеля. В конце концов они поселились в деревне Чита, столице региона. Кукель был назначен губернатором Забайкалья, предварительно установив дружеские отношения с Бакуниным.

Пять лет, которые я провел в Сибири, были для меня очень поучительными в отношении человеческого характера и жизни. Я вступал в контакт с людьми всех условий, лучшими и худшими, с теми, кто стоял на пороге общества, и с теми, кто жил на самом его дне, то есть с бродягами и так называемыми бессердечными преступниками. У меня было много поводов наблюдать за привычками и обычаями крестьян в их повседневном труде, а еще больше — оценить, как мало может сделать в их пользу официальная администрация, даже если она руководствуется самыми благими намерениями.

Его главной задачей было дать оценку жестокой сибирской тюрьме на предмет ее перевоспитания. Этот опыт произвел на него глубокое впечатление, главным образом потому, что он был вынужден столкнуться с недостатками государственной бюрократии и административной коррупцией. В то же время это позволило ему наблюдать первые формы прямого и автономного сотрудничества между крестьянами и охотниками. Несмотря на попытки улучшить тюремную систему, реформы, предложенные Кропоткиным на основе его исследований, так и не были реализованы.

В Сибири он познакомился с русским поэтом Михаилом Ларионовичем Михайловым, который за свои революционные идеи был приговорен к принудительным работам. Именно Михайлов впервые познакомил его с анархистскими идеями, порекомендовав прочитать Прудона. Знакомство с «Системой экономических противоречий» Прудона («Философия страдания») и комментариями Н. Соколова во многом способствовало обращению молодого Кропоткина к либертарному социализму. Эти годы в Сибири были решающими для развития политической мысли Кропоткина:

Даже если бы я не формулировал свои замечания в терминах, аналогичных тем, которые используют боевые группы, сейчас я могу сказать, что в Сибири я потерял всю веру, которую раньше мог иметь в государственную дисциплину, тем самым подготовив почву для превращения себя в анархиста.

Научные путешествия и открытия

В период с 1864 по 1866 год он предпринял несколько исследовательских поездок на еще не нанесенную на карту территорию Маньчжурии. Последняя экспедиция была наиболее плодотворной в научном плане, включив в себя горный район северной Сибири между реками Лена и Амур. Эта поездка дала важные научные знания, оказав заметную помощь в познании географической структуры Сибирского региона. Открытие ископаемых останков способствовало последующей разработке ледниковых теорий, расширило знания о сибирской фауне, предоставив Кропоткину данные о взаимной поддержке (или внутривидовой кооперации) и альтруизме в сообществах животных. Наконец, он открыл маршрут Чита и Байкальский регион в северную тундру.

Восстание польских пленных в Сибири и их жестокое подавление царскими властями сыграли решающую роль в отказе Кропоткина и его брата Александра от военной службы. Они вернулись в Санкт-Петербург в 1867 году, когда он поступил в университет и представил Русскому географическому обществу отчет о своей Витимской экспедиции, который был опубликован и получил золотую медаль. Он был назначен секретарем секции физической географии Русского географического общества. По поручению этой ассоциации он исследовал ледники Финляндии и Швеции в период с 1871 по 1873 год. Самой важной его работой в это время было исследование орографической структуры Азии, опровергающее гипотезы об орографическом типе, основанные на альпийской модели, предложенной Александром фон Гумбольдтом. Хотя другие исследователи впоследствии обнаружили более сложные структуры, общие черты подхода Кропоткина остаются в силе до сегодняшнего дня.

В 1873 году он опубликовал важный вклад в науку: карту, в которой доказал, что все существовавшие до того времени карты неверно отражали физическую структуру азиатского континента; основные структурные линии на самом деле шли с юго-запада на северо-запад, а не с севера на юг или с востока на запад, как считалось ранее. Другой работой, имеющей большое значение, был написанный им отчет о результатах экспедиции в Финляндию. В 1874 году он представил на конференции свою теорию о том, как ледяная шапка оледенения достигла центра Европы, и эта идея противоречила общепринятым представлениям того времени. Его предложение вызвало споры, но впоследствии было принято научным сообществом. Наконец, третьим большим вкладом Кропоткина в теорию географической науки стала его гипотеза о разделении Евразии как следствии отступления оледенения предшествующей эпохи. Все эти идеи были задуманы еще до того, как ему исполнилось тридцать лет, что предполагало большое будущее в качестве научного исследователя. Престиж его географических работ был настолько значительным, что его пригласили стать президентом секции физической географии Русского географического общества. Кропоткин, однако, не принял приглашения, поскольку его интерес переключился на революционную деятельность:

Осенью 1871 года, находясь в Финляндии, я медленно шел пешком вдоль побережья, недалеко от недавно построенной железной дороги, внимательно наблюдая за теми участками, откуда сначала должны были появиться безошибочные свидетельства первобытного расширения моря, последовавшего за ледниковым периодом. Я получил телеграмму от вышеупомянутой корпорации, в которой говорилось: «Совет просит вас принять должность секретаря Общества». В то же время уходящий секретарь убедительно просил меня оказать предложению теплый прием. Мои ожидания оправдались, но в то же время в мои мысли вторглись другие идеи и другие стремления. Поразмыслив, как поступить, я телеграфировал: «Искренне благодарю вас, но я не могу согласиться.

За время своих исследований полярного круга Кропоткин преодолел около 50 тысяч километров. В результате этой длительной полевой работы были сделаны важные открытия не только для географии, но и для лучшего понимания геологических процессов, сформировавших эти ландшафты, а также, в более широком смысле, естественной истории самой планеты Земля.

Среди революционеров в Швейцарии

В период своих научных изысканий в Заполярье Кропоткин также посвятил себя изучению ведущих социальных и политических теоретиков своего времени. Узнав о событиях Парижской коммуны в 1871 году, он стал все больше интересоваться рабочим движением. В то же время, во время своих долгих путешествий по России и Финляндии он столкнулся с ужасающим бедственным состоянием, в котором жили крестьяне в этих регионах. Факт жизни с этими людьми пробудил в нем такую степень солидарности, которая побудила его отказаться от научной деятельности в поисках революционного решения:

Но какое право я имел наслаждаться высоким порядком, когда все, что меня окружало, было лишь страданиями и борьбой за жалкую долю хлеба, когда, сколько бы я ни тратил, чтобы жить в этом мире приятных эмоций, я должен был вырывать их из уст тех, кто выращивал пшеницу и не имел достаточно хлеба для своих детей? Сила должна исходить из чьих-то уст, поскольку совокупное производство человечества все еще остается столь ограниченным, вот почему я отрицательно отозвался о Географическом обществе.

Наследство, полученное после смерти отца, дало ему доступ к большим экономическим ресурсам, что позволило ему предпринять путешествие в Восточную Европу, которое продлилось три месяца. Он покинул Санкт-Петербург в феврале 1872 года, и его первым пунктом назначения стал швейцарский город Цюрих, с целью установить контакт с секторами организованного европейского движения и узнать об их положении. Там он вступил в контакт с группой русских изгнанников, находившихся под сильным влиянием идей Михаила Бакунина. Среди них были женщина из его семьи, Софья Николаевна Лаврова, Надеждна Смецкая и Михаил Сажин (ученик Бакунина, более известный как Арманд Росс).

В Женеве он стал членом Первого Интернационала, первоначально связавшись с марксистскими секторами, особенно с русской группой, возглавляемой Николаем Утиным. Однако ему не потребовалось много времени, чтобы познакомиться с типом социализма марксистов и их политическими стратегиями в рамках Первого Интернационала. После пяти недель такого общения, очень раздраженный оппортунистическим поведением их лидеров, он решил познакомиться с группами бакунистского направления.

Я не мог примирить эти метания и повороты начальства с горячими речами, которые я слышал, произносимыми с трибуны, что вызвало во мне такое разочарование, что я сообщил Утину о своем намерении вступить в контакт с другой группой Международной ассоциации Женевы, которая была известна как бакунинская, потому что слово анархист еще не было очень распространено. Утин передал мне в акте четыре письма к другому русскому по имени Николай Жуковский, который входил в ее состав, и, глядя мне пристально в глаза, сказал со вздохом: «Ты больше не вернешься на нашу сторону; ты останешься с ними». И он сделал правильный прогноз.

Анархист Николай Жуковский рекомендовал ему покинуть Женеву и отправиться в Юру, где анархистское движение было наиболее сильным. Там Кропоткин изучил более радикальную программу Юрской федерации в Невшателе и провел много времени в компании ее самых выдающихся членов, окончательно приняв анархистские идеалы. Эта федерация, сформированная в основном из швейцарских часовщиков, была ассоциацией без политических амбиций и не делала различий между лидерами и низовыми боевиками.

В Юре он познакомился с историком Джеймсом Гийомом, с которым стал давним другом, а впоследствии первым биографом Бакунина. Хотя они были одной национальности, Кропоткин не был лично знаком с Бакуниным. Влияние мысли этого великого русского революционера было заметно во всей федерации. Впечатление, произведенное на Кропоткина этим опытом, было огромным:

Эгалитарные отношения, которые я нашел в горах Юра, свобода действий и мысли, которые я видел, развивающиеся среди рабочих, и их безграничная преданность делу сильно тронули мои чувства; и когда мне пришлось покинуть горы, после недельного пребывания у часовщиков, мои взгляды на социализм утвердились: я был анархистом.

Читайте также, биографии — Моне, Клод

Кружок Чайковского

К началу мая 1872 года он вернулся в Россию, везя в своем багаже сочинения революционных авторов, большинство из которых были запрещены в стране. Оказавшись в Санкт-Петербурге, он возобновил свои географические исследования и начал активно работать как пропагандист революции, установив прочную связь с кружком Чайковского, в который его пригласил географ Дмитрий Клеменц. Будучи членом Кружка, он переписывал политические памфлеты более доступным языком, чем те, которые печатались до этого времени, с целью сделать их доступными даже для людей с низким уровнем образования.

Кружок Чайковского, начавший свою деятельность как небольшая группа молодых людей, ко времени приезда Кропоткина значительно расширился. Члены организации собирались в доме Софьи Перовской, женщины из аристократической семьи, которая ушла из дома из-за своих революционных идей и вступила в организацию с целью улучшить свои знания в области социальной критики. В 1869 году Нечаев попытался создать тайную революционную организацию среди молодежи, проникнувшись вышеупомянутым желанием провести среди народа идею восстания и политического самопожертвования, доведенного до крайних последствий. По мнению Кропоткина, эти процедуры не могли процветать в России. Вскоре эта организация была распущена, все ее члены арестованы, а некоторые из наиболее энергичных и решительных молодых людей были отправлены в ссылку в Сибирь, не успев совершить ни одного действия. Кружок Чайковского сформировался в оппозиции к организации и стратегии, предложенной Нечаевым, сосредоточив свои усилия на совершенствовании и взаимном обучении своих членов, а также на личном нравственном развитии.

Именно благодаря этому кружок Чайковского, постепенно расширяя поле своей деятельности, распространился так далеко по России и достиг таких важных результатов; а позднее, когда жестокие преследования правительства вызвали революционную борьбу, он породил тот замечательный класс мужчин и женщин, которые так мужественно уступили в ужасной борьбе, которую они вели против самодержавия.

Хотя он продолжал сотрудничать с Русским географическим обществом в Санкт-Петербурге, его внимание было обращено к либертарианской деятельности: переодевшись крестьянином и используя вымышленное имя Бородин, он посещал ночные собрания кружка Чайковского. Во время своего участия он видел, как многие из его товарищей были арестованы царской политической полицией.

За те годы, что я выступаю, было много арестов, как в Петербурге, так и в провинции. Не проходило и месяца, чтобы мы не переживали чью-то потерю или не узнавали об исчезновении некоторых членов той или иной провинциальной группы. К концу 1873 года аресты становились все более частыми. В ноябре один из наших главных центров, расположенный в районе на окраине столицы, подвергся полицейскому рейду. Мы потеряли Перовскую и еще трех друзей и были вынуждены приостановить все наши отношения с рабочими в этом районе. Мы основали новое место для собраний дальше, но вскоре нам пришлось его покинуть. Полиция усилила бдительность, и присутствие студента в рабочих кварталах было немедленно предупреждено, распространив среди рабочих шпионов, которых они не выпускали из виду. Димитрий, Клеменц, Сергей и я, с нашей самаррой и крестьянской внешностью, прошли невзначай и продолжали часто посещать местность, охраняемую неприятелем; но они, чьи имена приобрели большую известность в этих кварталах, были предметом всех обысков; и если об этом говорилось случайно в одной из ночных регистратур в доме какого-нибудь приятеля, они немедленно оказывались арестованными.

Арест и побег

В конце 1873 года, на следующий день после того, как Кропоткин был отвергнут на пост президента Географического общества, он был арестован полицией. На него доносил один из рабочих, который стал полицейским информатором.

Ночь прошла без каких-либо новостей. Я пролистал свои бумаги, уничтожил все, что могло кого-либо скомпрометировать, собрал свои вещи и быстро спустился вниз, покинув дом. У дверей стояла только наемная карета, я забрался в нее, и водитель отвез меня на Невский проспект. Сначала нас никто не преследовал, и я считал себя в безопасности; но вскоре я заметил, что за нашей каретой на полной скорости мчится другая, и лошадь, которая нас вела, вынуждена была замедлить шаг, а другая взяла наш след. И я с удивлением увидел одну из двух ткачих, которые были арестованы, в сопровождении другого человека. Он подал мне знак рукой, как будто хотел что-то сказать, и я приказал кучеру остановиться. Возможно, — подумал я, — он освободился и хочет сказать мне что-то важное. Но как только мы остановились, сопровождающий ткача — это был полицейский — закричал: «Господин Бородин, князь Кропоткин, вы арестованы!». Он сделал знак стражникам, в изобилии стоявшим на главных улицах Петербурга, и в то же время вскочил в мою карету и показал мне бумагу с печатью столичной полиции, сказав при этом: «Мне приказано провести вас к генерал-губернатору, чтобы вы дали объяснение».

Его доставили в офис тайной политической полиции, Третьего отдела, и несколько дней допрашивали. Его арест вызвал сенсацию в Петербурге, тем более, что царь был раздражен, поскольку Кропоткин некоторое время был его личным адъютантом. Несколько газет, связанных с российской элитой, начали публиковать информацию о том, что князь Кропоткин страдает каким-то безумием. Ярлык «сумасшедшего» будет ассоциироваться с его именем среди дворян и буржуа России в течение длительного периода. В это время он был заключен в Петропавловскую крепость в одиночную, темную и промозглую камеру. Знаменитые члены Русского географического общества, его друзья и особенно его брат Александро вступились за него, чтобы ему разрешили продолжить географические исследования, чтобы у него был доступ к книгам, бумагам и карандашам.

В начале 1875 года его брат также был арестован царским режимом за письмо Петру Лавровичу Лаврову. Александро был отправлен в Сибирь и провел двенадцать мучительных лет в ссылке в маленькой деревне Минусинск. В конце этого периода, не в силах больше выносить остракизм, он покончил жизнь самоубийством. Тюремное заключение брата и распад революционных кружков — в России было арестовано не менее двух тысяч человек — привели в тот момент к психологическому краху Кропоткина, который впал в депрессию. В результате депрессии его физическое состояние ухудшилось, увеличив ущерб, нанесенный цингой.

В марте 1876 года его перевели в Санкт-Петербургскую тюрьму, где условия содержания были еще более антисанитарными, чем в крепости, хотя там было гораздо больше возможностей для свиданий и снятия изоляции. Но его физическое состояние ухудшилось еще больше, в результате чего он рисковал умереть. В связи с этим врачи рекомендовали перевести его в госпиталь, прилегающий к Санкт-Петербургской военной тюрьме. Переход в проветриваемое, светлое и чистое помещение, а также улучшенное питание способствовали восстановлению его здоровья. В то же время его друзья начали планировать его побег из тюрьмы. После долгих приготовлений, с помощью системы сигналов, подаваемых снаружи, Кропоткин совершил побег, пробежав через тюремный двор, где он ежедневно упражнялся, открывая ворота, через которые проезжали повозки с дровами. Преследуемый стражниками, он забрался в ожидавшую его карету и затерялся в толпе.

С ужасом я увидел, что в карете сидит человек в штатском и в военной фуражке, который сидел, не поворачивая головы в мою сторону. Моим первым впечатлением было то, что его продали. Товарищи сказали мне в последнем письме: «Оказавшись на улице, не выдавай себя; у тебя не будет недостатка в друзьях, которые защитят тебя в случае необходимости». Я не хотел садиться в вагон, если он был занят врагом. Но когда я подошел к нему, я заметил, что у парня были рыжие ребра, очень похожие на ребра одного из моих лучших друзей, который, хотя и не принадлежал к нашему кругу, исповедовал истинную дружбу ко мне, на что я отвечал взаимностью, и не раз я мог оценить его восхитительную храбрость и то, какой геркулесовой силой он обладал в минуты опасности. Возможно ли, — сказал я, — что это может быть он? И я уже собирался произнести его имя, когда, вовремя спохватившись, хлопнул в ладоши, не прекращая бега, чтобы привлечь его внимание. Затем он повернулся ко мне, и я понял, кто это был: «Поднимайся, поднимайся немедленно!». — закричал он страшным голосом, а затем, обращаясь к кучеру с револьвером в руке, крикнул — «В галоп, в галоп, или я сорву плоть с его костей!». Лошадь была отличным животным, купленным специально для этого случая, и шла галопом. Толпа голосов раздавалась у нас за спиной, крича: «Стоять! Остановите их!», пока моя подруга помогала мне надеть элегантное укрытие и туфли.

В организации плана побега принимали участие доктор Орест Веймар, госпожа Лаврова, Степняк и другие. Черная кобыла, тянувшая карету для побега, названная «Варварой», использовалась и в других более поздних революционных подвигах, включая помощь Сергею Кравчинскому, палачу генерала Николая Мезенцова, в побеге в 1878 году.

После того, как его спрятали в доме, он переоделся и был доставлен в парикмахерскую, где ему подстригли обильную бороду. Вскоре они направились в сторону оживленной улицы Санкт-Петербурга и на виду у всех зашли в фешенебельный ресторан. Поужинав, они отправились посреди ночи в маленькую деревню, расположенную вдалеке. Параллельно с этим силы политической безопасности проводили полицейские рейды в домах их друзей, не находя никаких улик. Переодевшись в военную форму, Кропоткин добрался до небольшого порта Вааса на берегу Ботнического залива, откуда отправился в Швецию, а оттуда в Норвегию. Оттуда он на британском пароходе добрался до порта Халл в Англии.

Читайте также, биографии — Нерон

Долгое изгнание

В первых числах августа 1876 года Кропоткин высадился в порту Халл под вымышленным именем «Алексей Лавашов». Сначала он поселился в Эдинбурге, но вскоре переехал в Лондон, где у него было больше возможностей заработать на жизнь. Он начал сотрудничать с The Times и с престижным журналом Nature, подружившись с Джеймсом Скоттом Келти, заместителем редактора журнала. В это же время он начал чаще переписываться с Джеймсом Гийомом в Швейцарии. Именно Гийом дал ему контактные данные либертарианского педагога Поля Робина, который в то время стал печально известной фигурой благодаря своим предложениям по сексуальной реформе, пропаганде контроля рождаемости и борьбе за ликвидацию проституции. Кропоткин и Робин вели дебаты и дискуссии на социальные темы, и в этих дебатах проявилась пуританская грань мышления бывшего русского князя.

После непродолжительного пребывания в Англии он поселился в Швейцарии, прибыв в Невшатель в декабре 1876 года, и почти сразу же стал членом Федерации Юры. Там он познакомился с Карло Кафиеро и Эррико Малатеста, двумя самыми видными членами итальянской секции Интернационала. Решив утвердиться на континенте, он совершил короткую поездку в Англию, чтобы заняться вопросами труда в журнале Nature, а 23 января отправился в Остенде, а оттуда в Вервье в Бельгии, намереваясь стать выразителем движения в этом регионе. Но изгнание его друга Поля Брусса заставило Кропоткина продолжить путь в Женеву. Там он снова встретился с Дмитрием Клемецом, своим давним другом, и познакомился с другим известным географом-анархистом, Элизе Реклю в городе Веве. Вместе с Бруссом, намереваясь распространить анархистскую философию и действия в других регионах Швейцарии, он запустил периодическое издание L»Avant Garde («Авангард»), которое достигло относительного успеха, и одновременно другую газету на немецком языке, Arbeiterzeitung, которая потерпела большой провал, прекратив издание через несколько месяцев. В Бельгии он отправился в Вервье, чтобы принять участие в последнем конгрессе бакунистской секции Первого Интернационала, на котором он выступал в качестве делегата от русских в изгнании и взял на себя задачу составления протокола конгресса. Из-за слухов, что он будет арестован, ему пришлось отказаться от участия в конгрессе и отплыть из Антверпена в Лондон.

Из Англии он вернулся во Францию, где вступил в контакт с Андреа Костой, продолжая свои исследования Французской революции, которые он начал в Лондоне. Подпольная деятельность Кропоткина привлекла внимание репрессивного аппарата французского государства в начале 1878 года, по этой причине в конце апреля он был вынужден вернуться в Женеву. Вскоре после этого он посетил Испанию, чтобы ознакомиться с положением движения в этой стране. Этот визит произвел на него сильное впечатление. Он впервые столкнулся с массовой частью анархистского движения. Вернувшись в Женеву в августе, он сразу же принял участие в съезде швейцарских анархистских групп во Фрибурге, который показал заметный упадок Федерации Юры. 8 октября 1878 года он женился на молодой русской эмигрантке Софье Ананьевой. 10 декабря швейцарские власти закрыли редакцию L»Avant Garde, также арестовав Брусса, хотя и на короткое время. Вскоре после этого они решили основать новое периодическое издание, которое продолжило бы работу предыдущего. 22 февраля появилась газета Le Révolté, которая из-за отсутствия участников была почти полностью написана Кропоткиным. Газета сразу же добилась успеха, и к апрелю 1879 года на нее было подписано 550 человек, что позволило ему купить в кредит собственную прессу и основать Imprimerie Jurassienne. Примерно в то же время он начал печатать ряд других периодических изданий, плакатов и памфлетов. Его главными помощниками были два рабочих, Франсуа Дюмартрэй и Георг Герциг, о которых Кропоткин с восхищением вспоминает в своих «Мемуарах революционера».

Читайте также, биографии — Надь, Имре

Теоретик и пропагандист

На страницах периодического издания «Le Révolté» Кропоткин представил первые формулировки анархо-коммунизма — своего главного теоретического вклада в анархистское движение. Первая статья на эту тему была опубликована 1 декабря и называлась «Анархистская идея с точки зрения ее практической реализации». Приведенный в нем аргумент гласил, что революция должна быть основана на федерациях местных коммун и независимых групп, а общество должно развиваться от коллективистской стадии присвоения средств производства коммунами к коммунизму. В 1880 году он был приглашен Элизеем Реклю к сотрудничеству в работе над его трудом «Универсальная география». В тот же период Петр и София переехали в Кларенс.

Здесь, куда я приехал с моей женой Софией, с которой я обсуждал все события и сделанные работы и которая подвергала последние суровой литературной критике, я создал лучшие из своих работ для «Револьте», среди которых можно найти призыв «К молодым», который был так хорошо принят повсюду. Одним словом, в этом месте я заложил фундамент и набросал контуры всего того, что написал позже. В Кларенсе, помимо знакомства с Элизе Реклю и Лефрансом, которое я с тех пор постоянно поддерживал, я оказался в тесном контакте с рабочими и по-прежнему много занимался географией, но в итоге стал вносить более масштабный и ежедневный вклад в анархистскую пропаганду.

В марте 1881 года его друг Степняк сообщил ему об убийстве царя Александра II членами группы «Народная воля». Репрессии против всех групп, отождествлявших себя с революционными идеалами, в России были ужасны. Казнь его бывшей соратницы по кружку Чайковского, Софьи Перовской, возмутила Кропоткина, и в разгар своего возмущения он напечатал брошюру «Правда о казнях в России», а также участвовал в качестве оратора в различных демонстрациях протеста. Эта деятельность заставила женевскую полицию допросить его, но в итоге учреждение решило не арестовывать его. 10 июля он отправился в Париж и продолжил путь в Лондон, чтобы в качестве делегата принять участие в Международном революционно-социалистическом конгрессе (также известном как Анархистский интернационал). Из-за бедности Кропоткина его друг и товарищ Варлаам Черкесов организовал сбор средств для оплаты его поездки. В письме к Малатесте Кропоткин рассказал о своих экономических трудностях:

«Le Révolté» и все остальное обычно занимают меня на неделю, так что в месяце остается две недели, за которые я должен заработать от ста пятидесяти до двухсот франков для нас двоих, пятьдесят франков для Робера, еще сорок для русских, тридцать за переписку, от десяти до пятнадцати за бумагу и т.д.; всего более трехсот франков.

Кропоткин присутствовал на Лондонском конгрессе, где он выразил свою официальную поддержку стратегии пропаганды через Акт и аттентат, тем самым подтвердив свою поддержку недавней казни царя Александра II организацией «Народная воля». Утверждая, что действие будет гораздо эффективнее любого голосования или речи, чтобы пробудить в угнетенных потребность в революции. В конце конгресса Кропоткин открыто заявил, что разочарован хаотичным тоном дискуссий и тем, что тема, ради которой он изначально был созван: образование нового Интернационала, не была рассмотрена. Он оставался в Англии в течение месяца и по его окончании вернулся в Швейцарию.

Вскоре после возвращения он был выслан из страны швейцарским правительством, частично из-за дипломатического давления со стороны Российской империи. Однако перед отъездом из Женевы он узнал о плане российской тайной полиции убить его в Лондоне, и этот план был сорван после его отъезда. Он покинул Женеву 30 августа и поселился в небольшой французской деревне Тонон на берегу озера Леман. Редакция «Le Révolté» была оставлена Герцигу и Дюмартрею. Тем не менее, он продолжал вносить свой вклад в это периодическое издание в качестве дальнего корреспондента. Они оставались там в течение двух месяцев, пока София не закончила бакалавриат в Женеве.

В ноябре 1881 года он тайно вернулся с женой в Англию, проведя по пути несколько конференций в Париже, где он вступил в контакт с Жаном Граве. В Англии он воздерживался от публичных выступлений и контактов с анархистами, встречаясь лишь наедине с Малатестой, Кафьеро и Элизе Реклю. В течение 1882 года он также установил контакт с двумя английскими марксистами, Эрнестом Белфортом Баксом и Х.М. Хайндманом. Хайндман познакомил его с Джеймсом Ноулзом, редактором журнала «Девятнадцатый век», с которым он сотрудничал в течение трех десятилетий. В дальнейшем он писал для Nature, The Times и The Fortnightly Review, а также был приглашен для участия в Encyclopaedia Britannica. В журнале Le Révolté он опубликовал две важные статьи: Закон и власть и революционное правительство. Во время своего пребывания в Англии он много писал о ситуации в России, излагая свои размышления в рабочих клубах и на некоторых встречах, организованных им с ссыльными членами кружка Чайковского; таким образом они также излагали анархистские идеалы. Поначалу его аудитория была немногочисленной, но ситуация изменилась, когда он начал посещать шахтерские кружки в Шотландии, где его выставки привлекали толпы рабочих.

Гнетущая и апатичная атмосфера Лондона заставила супругов вернуться во Францию, где анархистское движение процветало и было активным. 26 октября они прибыли в Тонон. Там к ним переехал жить молодой брат Софии, находившийся в агонизирующем состоянии от прогрессирующего туберкулеза. Революционная деятельность в Лионе, где насчитывалось около трех тысяч активных анархистов, беспорядки, вызванные кризисом в шелковой промышленности, и несколько жестоких столкновений между рабочими и полицией послужили поводом для ареста Кропоткина, не имевшего никакого отношения к беспорядкам, вместе с шестьюдесятью другими анархистами. 21 декабря 1882 года Кропоткин был арестован полицией через несколько часов после смерти своего молодого шурина. Во время похорон Реклю и другие анархисты собрались вместе с крестьянами региона, чтобы выразить протест против арестов.

Французское правительство хотело сделать это одним из тех великих процессов, которые производят сильное впечатление на страну; но не было никакой возможности привлечь арестованных анархистов к делу о взрывах, поэтому пришлось привлечь их к суду присяжных, которые с честностью оправдали нас, и в результате они приняли макиавеллистскую политику преследования нас за принадлежность к Международной ассоциации рабочих. Во Франции существует закон, принятый сразу после падения Коммуны, по которому любой человек может предстать перед следственным судьей за принадлежность к упомянутой ассоциации. Максимальный срок наказания составляет пять лет, и правительство всегда уверено, что обычный суд удовлетворит его.

Читайте также, биографии — Анаксагор

Тюрьма во Франции

В конце судебного процесса по обвинению в принадлежности к Интернационалу он был приговорен к пяти годам тюрьмы и штрафу в тысячу франков за свою анархистскую деятельность; это был самый суровый приговор из всех. Независимая пресса и даже умеренные издания, такие как Journal des Economistes, протестовали против обвинительных приговоров, критикуя магистратов за вынесение приговоров без каких-либо оснований или доказательств вины. Анархисты, особенно Бернар, Готье и Кропоткин, воспользовались судебным процессом для пропаганды своих идей, выступая с зажигательными речами против экономической и политической элиты Европы.

Из Лиона его отправили в тюрьму Клерво, в старое аббатство Святого Бернарда, где ему был присвоен статус политического заключенного. В этот период он продолжал вносить свой вклад в Universal Geography и Encyclopaedia Britannica, а также продолжал вносить свой вклад в The Nineteenth Century. Одна из статей, опубликованных в этом журнале под названием «Какой должна быть география», приобрела в то время большую известность. Условия содержания в этот раз были не такими суровыми, как в то время, когда он был заключенным в России, поскольку власти разрешили им выращивать овощи, играть в мяч и работать в переплетной мастерской. Кропоткин использовал это время, чтобы давать уроки языков, математики, физики и космографии другим заключенным. Они могли писать и получать письма в условиях цензуры. Они могли получать книги и журналы, но не периодические издания, тем более революционной направленности.

Из Парижа Кропоткин получил пожелания заботы от Французской академии наук, которая предложила прислать ему книги для его исследований; из Англии также пришли проявления солидарности, была составлена петиция в его пользу, которую подписали пятнадцать университетских профессоров, директора Британского музея, Королевского горного общества, Королевского географического общества, Британской энциклопедии и девяти английских журналов, а также такие известные личности того времени, как Уильям Моррис, Патрик Геддес и Альфред Рассел Уоллес. Петиция, поданная министру юстиции Франции писателем Виктором Гюго, была отклонена. В конце 1883 года Кропоткин заболел малярией, эндемичной для этого региона болезнью, которая подорвала его здоровье на несколько месяцев. Тем временем Реклю собрал статьи Кропоткина, опубликованные в Le Révolté, в один том, который был издан в Париже в ноябре 1885 года под названием «Слова бунтаря».

Петиции за свободу Кропоткина оказали такое давление на французское правительство, что премьер-министр Фрейсине был вынужден заявить, что «дипломатические причины препятствуют освобождению Кропоткина», вызвав еще большую реакцию общественного мнения, признав, что требования царя способны вмешаться во внутреннюю политику Франции. У французского правительства не было другого выбора, кроме как помиловать задержанных и освободить их 15 января 1886 года. Кропоткин и Софья, разорившись экономически, переехали в Париж, где они могли получить более адекватные средства к существованию. Чтобы предотвратить возможную высылку в Россию французским правительством, Кропокин решил поселиться в Англии, не преминув произнести 28 февраля 1886 года, за день до своего отъезда, речь «Анархизм и его место в социалистической эволюции» перед несколькими тысячами человек.

Его опыт пребывания в заключении в России и Франции вызвал в Кропоткине неприятие всех форм тюремного заключения как предполагаемой формы социальной и моральной реабилитации заключенных. Позже эти впечатления оформились в текст, опубликованный в Англии в марте 1887 года под названием «В русских и французских тюрьмах». Первое издание этой книги было куплено агентами российского правительства, чтобы предотвратить ее распространение, при этом российскому правительству удалось уничтожить большинство экземпляров. В конце концов, книга была переиздана много лет спустя.

Сегодня мне приходится разрушать подобные иллюзии, я смог убедить себя, что с точки зрения воздействия на заключенного и результатов для общества в целом, лучшие реформированные тюрьмы — независимо от того, разделены они на камеры или нет — так же плохи, или даже хуже, чем старые грязные тюрьмы. Они не улучшают состояние заключенного; напротив, в огромном и неясном большинстве случаев они оказывают на него самое плачевное воздействие. Вор, мошенник, плут, проведший несколько лет в исправительном учреждении, выходит оттуда более расположенным к продолжению того же пути, чем когда-либо, лучше подготовившись к нему, научившись делать свое худшее, более озлобленным против общества и находя более веское оправдание своему бунту против его законов и обычаев, по этой причине они обязательно и неизбежно должны все глубже и глубже погружаться в пучину антиобщественных деяний, чем в первый раз, когда они предстали перед судьями.

В Англии

Кропоткин и Софья приехали в Англию в марте 1886 года и оставались там в течение следующих трех десятилетий. Пара поселилась в пригороде Лондона, ведя жизнь, совершенно отличную от предыдущих лет, спокойную и малоподвижную, посвященную научным исследованиям и теоретическим разработкам. Это изменение поведения было во многом связано со здоровьем Кропоткина, на которое сильно повлияли годы, проведенные в тюрьме. Плохая погода островного климата еще больше ухудшала его клиническое состояние, вызывая у него приступы хронического бронхита.

Одним из первых его действий было создание редакционной группы. В эту группу входили Шарлотта Уилсон, доктор Бернс Гибсон, Петр и София, а также другие люди. Группа, назвавшая себя «Свобода», занималась проведением собраний и пропагандистской работой, а позже организовала газету, которая носила их имя. Ранее группа публиковала свои труды в журнале «Анархист» под редакцией Генри Сеймура. За короткое время интеллектуальное влияние мысли Кропоткина стало все более заметным в политических позициях Саймура, который до этого момента объявлял себя тукерианцем. В своем дневнике Саймур публично заявлял о своей приверженности анархистскому коммунизму. В это время Кропоткин также подружился с Уильямом Моррисом. В апреле того же года они поселились в скромном доме с небольшим количеством мебели в районе Харроу за пределами лондонского Сити. После этого Петр стал сотрудничать с различными изданиями: Девятнадцатый век», «Die Freiheit», опубликованный Иоганном Мостом, «La Revolte» (периодическое издание, сменившее «Le Révolté»), «Nature» и «The Times».

После ссоры с Сеймуром группа прекратила публикацию материалов в The Anarchist, и в октябре 1886 года вышел первый номер Freedom. Это была четырехстраничная тетрадь, написанная в основном Кропоткиным и Вильсоном, которая будет печататься до 1888 года в офисе Социалистической лиги Уильяма Морриса. В это же время Кропоткина постигла тяжелая неудача, когда 6 августа он получил известие о самоубийстве своего брата Александра, сосланного и забытого на двенадцать лет в маленькую деревню в Сибири. Смерть Александра разорвала его последние семейные связи с Россией.

Рост социалистических движений в Англии вызвал интерес общественности к анархизму, и Кропоткин был приглашен в качестве приглашенного профессора для чтения лекций почти в каждый крупный город Англии и Шотландии. Во время визита в Эдинбург он подружился с Патриком Геддесом, на мысли которого он оказал сильное влияние.

15 апреля 1887 года родилась их единственная дочь, которую супруги назвали Александрой, в память о ее дяде. В том же году, спустя несколько месяцев, Кропоткин был вовлечен и обеспокоен смертными приговорами, вынесенными анархо-синдикалистам, обвиненным в нападении, в котором погиб полицейский, произошедшем на Хеймаркете в США. Кропоткин в разное время участвовал в кампании за освобождение заключенных анархистов, выступая на большом мероприятии 14 октября вместе с Уильямом Моррисом, Джорджем Бернардом Шоу, Генри Джорджем и Степняком. Хотя многие подобные мобилизации прошли в крупных городских центрах по всему миру, обвиняемые были казнены правительством США 11 ноября.

13 ноября они приняли участие в организованной Уильямом Моррисом демонстрации за свободу слова на Трафальгарской площади, которая закончилась серьезными беспорядками. Тем временем группа «Свобода» росла, не только по количеству членов, но и по влиянию на революционные движения. К ней присоединились бывшие члены Антипарламентской социалистической лиги, основанной Моррисом — который, хотя и принимал взгляды Кропоткина, никогда не объявлял себя открытым анархистом — образовавшейся в результате раскола с так называемыми парламентскими социалистами, организованными вокруг фигуры Элеоноры Маркс. Однако отношения между группой «Свобода» и социалистами из Антипарламентской лиги также ухудшились, что привело к постепенному отдалению.

Писатель, ученый и теоретик

С 1890 года деятельность Кропоткина как агитатора становилась все более редкой, в основном из-за его преклонного возраста, а его характер мыслителя, интеллектуала и ученого стал преобладающим. Он писал для многих либертарианских периодических изданий, таких как Temps Noveaux (для которого он свободно сотрудничал) и других журналов, таких как английские издания The Speaker и The Forum и американские The Atlantic Monthly, The North American Review и The Outlook. Он провел десятки конференций в таких городах, как Глазго, Абердин, Данди, Эдинбург, Манчестер, Дарлингтон, Лестер, Плимут, Бристоль и Уолсолл. Темы были настолько разнообразны, что, помимо анархистской теории, он также занимался литературой, российской политикой, организацией промышленности, тюремной системой, натурализмом и первыми изложениями своей теории мутуализма.

Когда Хаксли, желая бороться против социализма, опубликовал в 1888 году в «Девятнадцатом веке» свою зверскую статью «Борьба за существование», я решил в доступной форме изложить свои возражения против его способа понимания этой борьбы, одинаковой как среди животных, так и среди людей, материал, который я накапливал в течение шести лет. Я говорил с друзьями наедине, но я сделал вывод, что интерпретация борьбы за существование, в смысле военного крика «Горе побежденным!», возведенного в ранг правила природы и выявленного наукой, настолько глубоко укоренилась в этой стране, что стала чуть ли не догмой.

В 1888 году Кропоткин начал писать свою социологическую работу, разделенную на три статьи, опубликованные в «Девятнадцатом веке» («Падение нашей промышленной системы;» «Будущее царство изобилия» и «Индустриальный город будущего»), которые лягут в основу книги «Поля, фабрики и мастерские», которую он позже опубликует. В то время он излагал на своих конференциях свои идеи о свободном распределении, добровольном труде и отмене системы оплаты труда, основанные на принципе: «От каждого по способностям, каждому по потребностям».

В течение 1889 года он писал статьи для газет Le Revolté и The Nineteenth Century о французской революции и ее последствиях, а в марте 1890 года опубликовал эссе «Интеллектуальный труд и ручной труд». С сентября 1890 года он опубликовал в журнале «The Nineteenth Century» первые эссе в ответ Томасу Генри Хаксли, которые в итоге были собраны в ставшей самой престижной научной работе: «Мутуализм: фактор эволюции». В течение 1892 года он регулярно писал научно-просветительские статьи для этого же периодического издания, исследуя такие разнообразные темы, как геология, биология, физика и химия; также во Франции была опубликована статья «Завоевание хлеба» с предисловием, написанным Элизе Реклю. Примерно в это время репутация Кропоткина еще более возросла, он завоевал большое уважение и успех как писатель среди широкой публики, а также академическое признание, которое выразилось в частых приглашениях читать лекции на научные темы в Британской ассоциации, Лондонском университете и Гильдии учителей. В 1894 году Contemporary Review посвятил ему хвалебную статью под названием «Наш самый выдающийся политический беженец».

В 1892 году Кропоткины переехали на Вудхерст Роуд, Актон, но в 1894 году они снова переехали, поселившись в коттедже в Бромли, Кент. Там они разводили огород, у Петра была мастерская, где он сам делал мебель, и кабинет, стены которого до потолка были увешаны книгами, по описанию Рудольфа Рокера, посетившего его в 1896 году. В своей резиденции он принимал известных либертарианцев со всего мира, таких как коммунарка Луиза Мишель, испанец Фернандо Таррида дель Мармоль, писательница и оратор Эмма Голдман, Георг Брандес и др.

Либертарианское движение в Англии начало ослабевать по мере роста влияния парламентского авторитарного социализма; в 1895 году Группа свободы, Группа Содружества и Социалистическая лига объединились, а Альфред Марш сменил Шарлотту Уилсон на посту главного редактора. Кропоткин, которого широкая публика считала скорее ученым, чем анархистом, продолжал сотрудничать с периодическим изданием, но без участия в его пропагандистской, агитационной или активистской деятельности, занимаясь интеллектуальной деятельностью почти исключительно для себя. Во время Международного социалистического конгресса в Лондоне в 1896 году анархистам помешали принять участие парламентарии, и в этот момент в социалистическом движении произошел окончательный раскол. После бурного протеста анархисты сами организовали отдельный съезд, хотя Кропоткин из-за проблем со здоровьем не принимал в нем активного участия. Конец 1896 года принес известие, которое глубоко затронуло Кропоткина: смерть его друзей Уильяма Морриса и Степняка.

В 1897 году он участвовал в кампаниях против испанского правительства, обвиненный в пытках и убийствах заключенных в крепости Монжуик (Барселона), но его здоровье постепенно ухудшалось, и София сама заменила его в качестве лектора на нескольких мероприятиях, что с тех пор становилось все более частым явлением. В том же году он отправился в Северную Америку через Английское общество спонсорства науки, которое проводило встречу в Торонто, Канада. В США он посетил три конференции по мутуализму в Институте Лоуэлла в Бостоне и еще одну в Нью-Йорке. В последнем городе он встретился с Иоганном Мостом, Бенджамином Такером и лидером социалистов Даниэлем де Леоном. В Питтсбурге он пытался посетить Александра Беркмана, который находился в тюрьме, но власти не разрешили ему это сделать. Он также начал переговоры о публикации своих «Мемуаров революционера» в виде брошюр журналом Atlantic Monthly, который позже, в 1899 году, выпустит текст в одном томе. В то же время он работал над обновлением и углублением статей, которые составят окончательное издание «Полей, фабрик и мастерских», также опубликованное в том же году. Во время Бурской войны Кропоткин публично заявил о своей оппозиции, осуждая преступления английской армии, безразлично относясь к возможности быть изгнанным из страны.

Он вернулся в США в 1901 году, посетил Чикаго, читал лекции в крупных университетах и снова в Институте Лоуэлла в Бостоне, где выступил с докладом о русской литературе. Его беседы вскоре были опубликованы в виде книги под названием «Идеалы и реалии русской литературы». В Нью-Йорке он выступал в Лиге политического образования, а также в Купер Юнион перед 5 000 человек и дважды в зале на Пятой авеню. Он также выступал с речами в Гарварде и колледже Уэлсли. Кроме того, он посетил несколько собраний и акций, организованных его друзьями-анархистами, всегда очень многолюдных и оживленных. В мае он вернулся в Англию и полностью посвятил себя теоретической работе, дописывая последние статьи о мутуализме, окончательно опубликованные в виде книги в 1902 году.

Кризисы здоровья, в частности, бронхиальные инфекции, практически не позволили ему вернуться к общественной жизни. В 1903 и 1904 годах он излагал свои геологические теории в Географическом обществе. В 1904 году он опубликовал книгу «Этическая необходимость настоящего времени», а в 1905 году — «Мораль природы». В том же году он перенес сердечный приступ во время акта почитания Тенембристов, который едва не оборвал его жизнь. Русская революция 1905 года вернула Кропоткина к делам его родины. Но в июле он получил известие о смерти своего друга Элизея Реклю; Кропоткин написал в память о нем статьи для «Географического журнала» и «Свободы». Осенью 1907 года он переехал в дом в Хай-Гейт, где закончил свою незаконченную теоретическую работу, опубликовав в 1909 году «Великую французскую революцию», «Террор в России» и между 1910 и 1915 годами серию статей в «Девятнадцатом веке» об этике и взаимопомощи, эволюционизме и биологической наследственности, придерживаясь неоламаркизма и критикуя идеи Августа Вейсмана. Это были статьи «Эволюция и взаимопомощь», «Прямое действие окружающей среды на растения», «Реакция животных на окружающую среду» (1910), «Наследование приобретенных характеристик» (1912), «Наследственные вариации среди растений» (1914) и «Наследственные вариации среди животных» (1915).

Читайте также, биографии — Грант, Кэри

Русская революция 1905 года

В последние годы 19 века анархистское движение начало процветать в России, поддерживаемое деятельностью русских анархистских групп, эмигрировавших и находившихся в эмиграции в Швейцарии, Франции и Англии. В 1903 году в городе Женева вышло периодическое издание «Хлеб и воля», которое, будучи нелегально введенным, стало средством относительного влияния в России. Кропоткин и Варлаам Николаевич Черкесов поддержали его, написав неподписанные статьи. Если, с одной стороны, теоретическое влияние Кропоткина среди анархистов в России было очевидным, то в вопросах тактики и конкретной политической практики Кропоткин оставался далек от них. Его отсутствие позиционирования перед тактикой партизанской войны и экспроприации (часто называемой государственными деятелями и легалистами терроризмом), контрастировало с практикой многих небольших анархистских групп, которые действовали внутри России, дестабилизируя царский режим.

Позже он выступал за экспроприацию как тактику, потому что свободные люди шли на склады и брали необходимую им еду и одежду, всегда рационализируя. В отношении жилья он будет размышлять аналогичным образом. Арендная плата должна была быть подавлена, пустующие дома должны были занять семьи, которые до сих пор жили на улицах. Те, у кого были свободные дома, должны были отдать их людям, которые больше всего в них нуждались.

Он заявил, что все мужчины и женщины имеют право на социальное обеспечение. Он сформулировал такие идеи, как рабочая нагрузка в пять часов в день, а остальное время свободно для занятий рекреационными задачами, представляющими индивидуальный интерес. Люди начали бы вносить свой вклад в жизнь общества в возрасте 25 лет и прекратили бы это делать в 45 лет.

Он также продемонстрировал, как бесчисленные ассоциации функционируют без полномочий государства, приведя в пример Красный Крест и Английскую ассоциацию спасательных шлюпок. А также, как эволюция всех этих ассоциаций была головокружительной, нашумевшей и отмеченной всеми. По мнению Кропоткина, вместо того, чтобы быть защитником, государство является угнетателем и причиной многих бед, причиняемых населению, которым оно управляет.

Она также представила новую революционную идею о том, что народ может быть наделен организаторским духом. Ведь как народ, далеко не будучи массой дикарей, руководствующихся здравым смыслом, способен установить новый порядок в отсутствие всех форм власти.

Кропоткин склонялся к анархо-синдикализму, массовому движению и участию в советах (которые в то время были народными собраниями, а не большевистскими органами партийной власти). Тактические дискуссии привели к тому, что российские анархисты провели две конференции, одна из которых состоялась в Лондоне в декабре 1904 года, а другая — в октябре 1906 года. В 1907 году они также опубликовали документ под названием «Русская революция и анархизм». В этом документе сильно проявилась мысль Кропоткина, на которую повлияли революционные события 1905 года. С этого момента Кропоткин начал подумывать о возвращении в Россию, чтобы принять участие в борьбе против самодержавия. Кропоткин — как он признался Максу Неттлау — в свободное время занимался стрельбой из винтовки по мишеням, чтобы поддерживать себя в форме и участвовать в уличных боях на случай, если он сможет вернуться в Россию.

Но его здоровье продолжало ухудшаться, и осенью 1911 года он снова переехал, поселившись в Кемп Тауне, Брайтон, своем последнем доме в Англии. По состоянию здоровья Кропоткин уже несколько лет проводил зимы за границей, чтобы не страдать от плохой погоды. Во время этих поездок он посетил Париж и регион Бретань (Франция), Аскону, Бордигеру и Рапалло в Италии, а также Локарно в Швейцарии, климат которого облегчил его хронический бронхит. В 1912 году он принял участие в Международном евгеническом конгрессе в Лондоне, где высказал критические взгляды против идеи стерилизации людей, отстаиваемой в то время некоторыми учеными. В том же году он участвовал в кампании против депортации Эррико Малатесты в Италию, сумев повлиять на Джона Бернса, либерала, занимавшего пост министра, так, что тот приостановил этот процесс. В декабре 1912 года, в свой 70-й день рождения, он получил эмоциональные подношения и поздравления; одно из них отмечалось в лондонском театре Palace, где выступали, среди прочих, Джордж Бернард Шоу, Джордж Лэнсбери и Джосайя Веджвуд.

После революции 1905 года анархизм в России переживал бурный рост, по всей стране возникли десятки различных групп. Работы Кропоткина начали легально и нелегально редактироваться, его влияние становилось все более значительным среди анархо-коммунистов и анархистов. Эмигрантское периодическое издание, в котором участвовал Кропоткин, было распущено и заменено «Хлебом и Волей», в котором он сотрудничал вместе с Александром Шапиро и Марией Голдсмит. Однако в июне 1907 года ему пришлось отказаться от этой публикации. В дальнейшем он перевел на русский язык большую часть своих работ, например, книгу «Великая французская революция», завершенную в 1914 году. Кропокин также сотрудничал в качестве редактора с периодическим изданием русских анархистов в изгнании «Рабочий мир», а также с некоторыми номерами газеты «Хлеб и воля», которая вновь появилась в 1910 году в Париже.

Первая война и Манифест шестнадцати

В годы, предшествовавшие Первой мировой войне, Кропоткин, порвав с традиционным антибелицизмом анархистов, встал на сторону республиканской Франции в противостоянии с Германской империей Бисмарка, которую он считал самой большой угрозой, поскольку считал необходимым всячески противостоять крайне милитаризованной политике Германии, направленной на создание геополитики. В начале конфликта произошел раскол между Кропоткиным, Жаном Граве и анархистами, которые поддерживали вмешательство в войну, а международное анархистское движение заняло критическую позицию — это были в основном его старые друзья, среди которых были Дюмартрей, Герциг и Бертони Луиджи. Такое отношение привело его к спору с членами журнала «Freedom», опубликовавшими письмо Малатесты, в котором он обрушился с критикой на милитаризм Кропоткина, представлявшего мнение большинства анархистского движения.

В «Свободе» за ноябрь 1914 года мы находим статьи Кропоткина, Жана Граве, Черкесова и письмо анархиста Верлебена, и все они содержат аргументы, почему анархисты должны поддержать союзников. Вклад Малатесты был призван опровергнуть рассуждения цитируемых авторов: «анархисты забыли свои принципы».

После ожесточенного спора с Томасом Киллом, директором журнала «Freedom», Кропоткин, Варлаам Черкесов, Софья и другие анархисты, выступавшие за союзников, покинули редакционную группу, основателями которой они были. Почти все анархисты выразили свое неприятие войны и несогласие с Кропоткиным, которого поддержали Жан Грав, Джеймс Гийом, Поль Реклю, Шарль Малато, Кристиан Корнелиссен; они подписали воинственную декларацию, известную как Манифест шестнадцати, и издавали собственное периодическое издание «Синдикалистская битва» (La Bataille Syndicaliste). На этот манифест ответил другой манифест против войны, подписанный Малатестой, Шапиро, Эммой Голдман, Александром Беркманом, Томасом Киллом, Рудольфом Рокером и другими. Вскоре после этого они также высказали свою критику в адрес группы анархистов-вольнодумцев Луиджи Фаббри, Эмиля Арманда и Себастьена Фора.

А в 1916 году Малатеста отвечает из редакционных колонок «Свободы» на «Манифест в пользу войны», подписанный Кропоткиным, Жаном Граве, Малато и еще тринадцатью «старыми товарищами»: он признает «добрую волю и намерения» авторов и ставит их «вне сомнений», но заявляет, что должен отмежеваться от «товарищей, которые считают себя способными примирить анархистские идеи с сотрудничеством с правительствами и капиталистическими классами некоторых стран в их борьбе против капиталистов и правительств некоторых других стран».

Кропоткин и его группа оказались практически изолированными не только в анархистском, но и в социалистическом движении в целом. Позиция Кропоткина была удачно использована Лениным, чтобы заклеймить его как мелкобуржуазного и патриотического, чтобы он мог напасть на анархистов, подавляющее большинство которых выступало против войны. Кропоткин потерял связь со своими старыми друзьями-анархистами и стал затворником в своей резиденции до марта 1917 года, когда пришли первые известия о падении русского царизма.

Возвращение в Россию и смерть

После Февральской революции Кропоткин решил вернуться в Россию, воодушевленный поворотом событий. В середине 1917 года он анонимно отплыл из Абердина в Берген (Норвегия), но, несмотря на секретность, был встречен демонстрацией рабочих и студентов. Пройдя через Швецию и Финляндию, он попал в Россию через 41 год. На протяжении всего путешествия он получал демонстрации поддержки и привязанности в каждой деревне, через которую проезжал. Он прибыл в Петроград на поезде в два часа ночи, и там на вокзале его встречал военный полк, оркестр, игравший «Марсельезу», и приветственная демонстрация из более чем 70 000 человек.

Этот период характеризовался бешеным участием в мероприятиях, лекциях и встречах, что серьезно сказалось на его здоровье. Но не до конца восстановив свои отношения с большей частью либертарного движения, Кропоткин продолжал настаивать на том, что война обеспечит достижения революции, «что приводило его в двусмысленные ситуации и компании». Подавляющее большинство анархистов не поддерживало войну, поэтому он поддерживал эпизодические отношения с меньшевиками и другими конституционалистскими партиями, не относящимися к революционному сектору. Керенский предложил ему правительственную должность, обильную ежемесячную пенсию и проживание в Зимнем дворце, но Кропоткин с достоинством отказался от этого предложения, хотя и не отказался от неофициального участия в его советах. В августе он покинул охваченный бешенством Петроград и поселился в Москве, вскоре после этого приняв участие во всепартийном Государственном совещании в качестве докладчика, где выступил с критикой политики большевиков и за продолжение войны и создание федеративной республики. Эти реформистские и умеренные проявления были использованы большевиками для дискредитации Кропоткина и противодействия анархистам. Октябрьская революция положила конец правлению Керенского, и к власти пришли большевики. Окончание войны и радикализация массового движения положили конец идеологической путанице, охватившей Кропоткина после его поддержки Антанты, и он вернулся к своим анархистским принципам. Он посвятил себя работе в Федералистской лиге, группе исследователей социологических проблем, обуславливавших федерализм и децентрализацию, производя и распространяя статистические данные и исследования среди общественности, но в середине 1918 года она была подавлена большевистскими властями. Хотя Кропоткин лично не пострадал от репрессий (поскольку его считали безобидным), большевики начали репрессии не только против противников меньшевиков и эсеров, но и против анархистских групп, организаций и периодических изданий, которые поддержали массовое движение в Октябрьской революции. Эта ситуация и окончание войны вновь объединили группы русских анархистов, Кропоткин восстановил хорошие отношения с Григорием Максимовым, Волиным и Александром Шапиро.

Весной 1918 года Кропоткина посетил Нестор Махно, лидер анархистов-крестьян Украины. В Дмитрове он стал ответственным за реорганизацию местного музея и стремился завершить свою книгу «Этика» (которая, несмотря на все его усилия, так и осталась незавершенной из-за проблем со здоровьем). Несмотря на свою оппозицию большевикам, Кропоткин отказывался поддерживать любые формы вмешательства западных союзников в дела России. В начале мая 1919 года он встретился с Лениным в Москве и выступил в защиту кооперативов, на которые нападали большевики, а также подверг критике принудительные методы и бюрократизм большевиков, хотя общий тон встречи был сердечным. Позднее он трижды писал Ленину письма во все менее сердечных тонах, его прошения и критические замечания даже не рассматривались.

«Ленин не сравним ни с одним революционным деятелем в истории. У революционеров были идеалы. У Ленина ничего нет», его конкретные действия полностью противоречат тем идеям, которые вы выдаете за свои».

Методы большевиков заставили Кропоткина ужесточить свою критику. Об этом отношении свидетельствовали посетители Александр Беркман, Эмма Голдман, Александр Шапиро, Анхель Пестанья и Агустин Сучи Бауэр, а также письма, которые он писал Георгу Брандесу и Александру Атабекяну. В июне 1920 года он написал «Письмо к рабочим западного мира», в котором изложил свои анархистские концепции и ясную критику революции. Также в 1920 году он написал резкое письмо Ленину, в котором упрекал его в практике угрожать военнопленным расстрелом, чтобы защититься от своих противников.

В газетах «Известия» и «Правда» появилось сообщение о решении советского правительства взять в заложники некоторых членов Черковской и Савинковской групп социал-демократической партии, националистический тактический центр Белой армии и офицеров Врангеля, чтобы в случае покушения на сто восемь руководителей Советов эти заложники были «безжалостно истреблены». Неужели среди вас нет никого, кто напомнит своим товарищам и убедит их, что подобные меры представляют собой возврат к худшему периоду Средневековья и религиозных войн, и являются полным разочарованием, позицией людей, отвернувшихся от создания общества в соответствии с коммунистическими принципами? Тот, кто хочет будущего коммунизма, не может мириться с такими мерами. Я думаю, им следует принять во внимание, что будущее коммунизма дороже их собственных жизней. И я буду рад, если после этих размышлений они откажутся от подобных мер. Даже несмотря на все эти очень серьезные недостатки, Октябрьская революция принесла огромный прогресс. Было показано, что социальная революция не является невозможной, о чем уже начинают задумываться люди в Западной Европе, и что, несмотря на свои недостатки, она приносит определенный прогресс на пути к равенству. Зачем тогда наносить удар по революции, подталкивая ее на путь, который приведет к гибели, особенно за недостатки, не присущие социализму или коммунизму, разве это не представляет собой выживание старого порядка и разрушительные последствия всеядной неограниченной власти?

В ноябре его здоровье еще больше ухудшилось. 23 числа того же месяца он написал свое последнее письмо голландскому анархисту П. де Рейгеру. В январе он подхватил пневмонию, которая приковала его к постели до конца дней. Несмотря на медицинскую помощь, он умер в три часа ночи 8 февраля 1921 года в своем доме в городе Дмитров.

Читайте также, биографии — Феодора

Многочисленные похороны

Большевистское правительство предложило Кропоткину официальные похороны, но его семья и друзья-либертарианцы отказались от этого предложения. Российские анархистские группы сформировали похоронный комитет для организации церемонии, в который вошли Александр Беркман, Эмма Гольдман и Александра Кропоткина. Местные власти разрешили издать в память о нем только две брошюры, которые должны были пройти предварительную цензуру, но анархисты не подчинились приказу, вновь открыли типографию, закрытую политической полицией ЧК, и опубликовали брошюры без всякой цензуры.

Сотни рабочих, студентов, крестьян, чиновников и солдат пришли в маленький дом Кропоткина, чтобы проститься со старым революционером. Школы оставались закрытыми в знак траура, а дети несли сосновые ветки по пути следования кортежа, перевозившего тело Кропоткина. Гроб был доставлен на железнодорожный вокзал, а оттуда поездом в Москву. Толпа приветствовала процессию и сопровождала ее до Дворца труда. Анархисты настаивали на том, чтобы правительство временно освободило арестованных анархистов и разрешило им принять участие в праздновании. Каменев пообещал освободить задержанных, если взамен анархисты не превратят церемонию в демонстрацию отречения от правительства. В середине церемонии прибыли только семь арестованных анархистов, среди которых были Аарон Барон и Грегори Максимофф.

Толпа из более чем ста тысяч человек следовала за процессией по 8-километровому маршруту до Новодевичьего кладбища. За ними последовал оркестр, исполняющий «Патетическую симфонию» Чайковского. Среди участников соревнований развевались сотни флагов политических партий, научных обществ, профсоюзов и студенческих организаций. Также развевались большие черные флаги анархистов, на которых были вышиты послания: «Где есть власть, там нет свободы» и «Анархисты требуют освобождения тюрем социализма». Черный флаг был также поднят на музее Толстого, а когда демонстранты проходили мимо тюрьмы Бутырка, политзаключенные протягивали руки через зарешеченные окна, приветствуя их. Оказавшись на кладбище, выступающие начали выражать свое почтение; последним выступил Аарон Барон, один из временно освобожденных заключенных анархистов, который смело протестовал против большевистского правительства, арестов и пыток противников революции.

Похороны Кропоткина рассматриваются некоторыми историками либертарианских движений как последнее массовое проявление русского анархизма, имевшее место в Советском Союзе.

Коммунистический анархизм

В основе такой концепции лежит идея о том, что критерием потребления (как товаров, так и услуг) индивидов является не труд, а необходимость. Таким образом, Кропоткин выступал за систему свободного распределения производства, концепция которой связана с рассуждением о том, что невозможно измерить изолированный вклад отдельного человека в общественное производство, и поэтому, достигнув его, все должно быть общественно полезным.

«Каждое открытие, каждый прогресс, каждый рост человеческого богатства — это результат интеллектуальной и физической работы, проделанной в прошлом и настоящем. Но если это так, то почему кто-то может претендовать на право собственности на самую малую часть этого огромного целого и говорить, что это мое, а не твое?».

Кропоткин, будучи социалистом, считает коллективизацию средств производства целью общественных преобразований, но, в отличие от некоторых, он предполагает, что за этим явлением неизбежно последует свободное распределение и исчезновение всякой системы заработной платы. В таком обществе производство будет ориентировано на потребление, а не на прибыль. И Кропоткин идет дальше в своих рассуждениях об этой другой форме социальности, представляя себе науку, посвященную поиску путей примирения и удовлетворения потребностей всех.

Ибо в день, когда старые институты будут разрушены под топором пролетариата, раздадутся голоса, восклицающие: Хлеб для всех! Дом для всех! Право на комфортную жизнь для всех! И эти голоса будут услышаны. Народ скажет себе: «Давайте начнем с удовлетворения нашей жажды жизни, радости свободы, которую мы никогда не знали». А затем, после того, как все испытают счастье, мы приступим к работе; работе по уничтожению последних остатков правления среднего класса с его расчетливой моралью, его философией долга и кредита, его институтами рудников и блеска.

В проблеме, возникающей при рассмотрении свободного распределения, Кропоткин не видит возможности для создания революционного правительства; напротив, он говорит, что добровольное сотрудничество является заменой как частной собственности, так и неравенства — категорий, на которых основано государство. В этом смысле Кропоткин выступает за систему государственного управления, основанную на идее коммуны, не только как административной единицы, более близкой к народу и его непосредственным заботам, но и как добровольной ассоциации, объединяющей социальные интересы, представленные группами лиц, непосредственно связанных с ними. Объединение этих коммун привело бы к созданию сети сотрудничества, которая заменила бы государство.

Читайте также, биографии — Ибн Сина

Натурализм

В качестве натуралиста Петр Кропоткин распространял информацию о важности сотрудничества как ключевого фактора эволюции, параллельного конкуренции. В своей самой известной работе «Мутуализм: фактор эволюции» Кропоткин изложил общие принципы взаимности между людьми, основываясь на своих исследованиях во время научных экспедиций в Сибирь. Эта работа была первоначально написана на английском и французском языках и быстро стала популярной на других языках, например, на испанском.

В «Мутуализме» Кропоткин выступает против идей Томаса Генри Хаксли и Герберта Спенсера (которого многие считают отцом социал-дарвинизма), которые, основываясь на естественном отборе, отстаивали необходимость конкуренции между индивидами и социальными группами для процесса эволюции общества. Другим аргументом социал-дарвинизма, с которым столкнулся Кропоткин, была идея о том, что конкуренция между различными обществами позволит лучшим преуспеть, а худшим увянуть и исчезнуть.

Читайте также, биографии — Гомер

Уголовно-исполнительная система

За свою анархистскую идеологию Кропоткин несколько раз сидел в тюрьме. Используя этот опыт (описанный в его книге «В русских и французских тюрьмах» и в «Мемуарах революционера») и реальные данные о рецидивизме в более серьезных преступлениях, он проанализировал уголовное законодательство и тюремную систему. По его мнению, законы не снижали уровень преступности, они лишь мешали людям мыслить критически, а также поддерживали власть и привилегии в капиталистическом классе и государстве. В то время как тюрьма, как бы она ни была реформирована, преуспела только в уничтожении человеческих качеств личности и сделала человека менее социализированным, более маргинализированным и приспособленным к преступной жизни. Поэтому институционализированная и государственная пенитенциарная система должна быть упразднена анархистской революцией, которая сформирует эгалитарное общество. Без защиты частной собственности для одних и отказа в доступе к ней для других, эгоизм не будет пробуждаться в людях, человеческая тенденция взаимопомощи будет процветать, проблемы будут решаться с помощью сотрудничества, но он считает, что с такими аспектами преступления будут сведены к минимуму, но он признает, что они все еще могут произойти, поэтому, как цитируется в его книге «Завоевание хлеба», он предлагает добровольную организацию, формирующую трибунал, в котором приговоры будут голосоваться напрямую. Аналогичные примеры можно найти в первобытных человеческих племенах, древних сельских общинах и современных промышленных объединениях.

Памятники и картины

В Краснодарском крае есть российский город, который в честь него носит его фамилию — Кропоткин.

В Дмитрове перед старинной усадьбой его семьи установлен памятник, который до 1942 года служил музеем его памяти. Первоначальное здание, обрушившееся в 1960-х годах, было недавно восстановлено, чтобы вновь служить музеем в память о нем.

Кропоткин был изображен в лирическом экспрессионистском стиле на эмали американским художником Бернардом Ре-младшим в ноябре 2004 года. А Патрик Сент-Джон стилизовал образ русского теоретика под термин «взаимопомощь». В этом же стиле Сент-Джон изобразил мексиканца Эмилиано Сапату и оратора Эмму Голдман.

В штаб-квартире издательства Freedom Press в лондонском районе Уайтчепел рисунок Кропоткина находится среди рисунков других известных анархистов.

Читайте также, биографии — Тиберий

Кино и музыка

Фотография Кропоткина вместе с изображениями Бакунина и Прудона показана за столом на собрании Sociedad Obrera в фильме 1974 года La Patagonia Rebelde. Также в этом же фильме один из героев номинально цитирует Кропоткина в той же сцене встречи «Хорошо сказал Кропоткин, что революция…».

Панк-рок и дельта-блюз группа The Kropotkins названа в честь великого русского теоретика анархизма XIX века. Наряду с другими великими анархистами, Кропоткин появляется в коллаже из старых кадров, который составляет музыкальный клип на песню Catbird Seat американской пост-рок группы The Silent League. Бельгийская индустриальная перкуссионная группа Militia отдает дань уважения князю-анархисту песней «Товарищ Петр Кропоткин», как и бельгийская группа les Baudouins Morts.

Список публикаций

Различные издания того времени редактировали многочисленные статьи и письма Кропоткина. Среди них выделяются:

The Times, Nature, Daily Chronicle, The Nineteenth Century, Forthnightly Review, The Atlantic Monthly, La Revue Scientifique, The Geographical Journal, Freedom, Le Révolté, Temps Nouveaux, L»Avant Garde, Commonweal, Jleb i volia, L»Intransigeant, Litski Jleb i volia, Voice of Labour, Newcastle Daily News, Arbeiterfreund, Tierra y Libertad, Bataille Syndicaliste, The Speaker, Le Soir e Ecole Renouvé (Bruxelas), La Protesta, Probuzhdenie (Detroit), Golos Truda, Dielo Truda e Independent (Nova York), Politiken (Copenhague), The Alarm, El Productor (Barcelona), Avant Courier, La Revista Blanca (Madri).

Источники