Макиавелли, Никколо

gigatos | 18 ноября, 2021

Post Views: 314

Суммури

Николай Макиавелли (итал. Niccolò di Bernardo dei Machiavelli) был флорентийским гуманистом эпохи Возрождения, родился 3 мая 1469 года во Флоренции и умер в том же городе 21 июня 1527 года. Теоретик политики, истории и войны, а также поэт и драматург, он в течение четырнадцати лет был государственным служащим Флорентийской республики, для которой он выполнил несколько дипломатических миссий, в частности, к папству и французскому двору. В течение всех этих лет он внимательно наблюдал за механикой власти и игрой соперничающих амбиций. В этом отношении Макиавелли, наряду с Фукидидом, является одним из основателей реалистического движения в международной политике. Две главные книги прославили этого флорентийца: «Принц» и «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия».

Он был одним из основателей современной политики, и его труды вдохновили нескольких великих теоретиков государства, в частности Жана Бодена, Томаса Гоббса и Джона Локка, а также возродили интерес к понятию воинской повинности, которая была очень распространена во времена Римской республики. Его стремление отделить политику от морали и религии также оказало глубокое влияние на политическую философию. Именно в этом вопросе интерпретации мысли Макиавелли расходятся больше всего. Для Лео Штрауса разрыв между политикой и моралью обозначает границу между классической и современной политической философией, которая взлетит, когда Томас Гоббс смягчит макиавеллиевский радикализм. Штраус вслед за гугенотом Иннокентием Жантиле видит в Макиавелли «учителя зла»: это целая тема макиавеллизма, рассматриваемого как воля к обману, урок цинизма и аморализма. Для других, таких как Бенедетто Кроче, Макиавелли — реалист, который различает политические факты и моральные ценности, и для которого, согласно различию, предложенному Максом Вебером, все политические действия сталкивают государственных деятелей с конфликтом между этикой ответственности и этикой убеждения. Именно в этом свете Макиавелли рассматривается как предшественник Фрэнсиса Бэкона, эмпиризма и науки, основанной на фактах.

Его политика характеризуется движением, насильственными разрушениями и конфликтами. В то время как применение силы является однозначно приемлемой возможностью, политика также требует риторических навыков для того, чтобы убедить других. Наконец, он требует от политиков использовать virtù, одно из ключевых понятий его мысли, обозначающее мастерство, индивидуальную силу и чутье, чтобы преодолеть слепую силу несчастья и внедрять инновации, чтобы государство могло противостоять возникающим вызовам. Здесь существуют две противоположные традиции интерпретации: те, кто, подобно Ницше, настаивает на аристократическом характере государственного деятеля-макиавеллиста, и те, кто, напротив, подчеркивает тот факт, что в республике, где каждый имеет свободу участвовать в политике, будет много людей, обладающих добродетелью, чтобы противостоять возникающим проблемам.

Первые годы

Николай Макиавелли родился 3 мая 1469 года во Флоренции, в старинной семье, не имевшей ни богатства, ни политического статуса. Он был третьим ребенком Бернарда Макиавелли, доктора права и папского казначея в Риме, и Бартоломеи ди Стефано Нелли, происходившей из старинной флорентийской купеческой семьи. Хотя семья регулярно испытывала финансовые трудности, Николас, который много читал, получил солидное гуманистическое образование. Поскольку он не владел древнегреческим языком, он читал труды греческих философов на латыни: Аристотеля, Платона, Плутарха, Полибия, Фукидида. Он также читал великих латинских авторов: Цицерона, Сенеку, Цезаря, Ливия, Тацита, Саллюстия, Овидия и Вергилия, Плавта и Теренция. Лукреций, чей De rerum natura (1497) он скопировал, оказал глубокое влияние на его подход к религии. О его жизни в период с 1489 по 1498 год известно немного, этот смутный период ознаменовался Первой итальянской войной, обретением независимости в 1494 году Пизы, города, который до этого служил портом для Флоренции, и установлением теократии во Флоренции при Савонароле.

6 мая 1476 года он впервые пошел в школу. Он изучал «донателло», сокращенное издание грамматики Доната, латинского автора четвертого века.

Читайте также, история — Платон

Правительственная карьера (1498-1512)

В феврале 1498 года Макиавелли был назначен вторым секретарем синьора. 28 мая его предложили поставить во главе второй канцелярии.

19 июня 1498 года Макиавелли был назначен Великим советом главой второй канцелярии города. 14 июля Макиавелли был также назначен секретарем Десяти свободы и мира. Макиавелли выполнил свою первую миссию 24 марта 1499 года. Его цель — убедить кондотьери согласиться на оговоренную цену. В мае он написал «Рассуждения о делах Пизы». С 16 по 25 июля Макиавелли предпринял новую миссию в Форли: Флоренция хотела принять сына Екатерины Сфорца, который был владыкой Форли. Он далеко не подчиненный агент, а человек на все руки во Флорентийской республике. Сначала он занимался управлением владениями Флоренции в Тоскане, а затем стал секретарем канцелярии, ведавшей иностранными делами, и одним из любимых специальных посланников флорентийского правительства. Однако он никогда не был послом — это было уделом членов самых выдающихся семей. Макиавелли был прежде всего человеком для миссий, требующих осторожности и даже секретности, где он должен был добывать информацию и расшифровывать намерения лидеров, с которыми встречался. Именно в этом контексте в 1500 году он отправился во Францию, где познакомился с кардиналом Жоржем д»Амбуазом, министром финансов Людовика XII. Кардиналу, который высокомерно сказал ему, что итальянцы ничего не понимают в войне, он ответил, что французы ничего не понимают в государстве, потому что иначе они не позволили бы церкви приобрести такую силу. В июне-июле Макиавелли участвовал в осаде Пизы, столкнувшись с трудностями по поводу оплаты труда наемников, одолженных королем Франции. С 7 августа до конца декабря Макиавелли ездил к французскому двору, чтобы защитить интересы Флоренции в деле о наемниках и решить проблему оплаты труда на будущее.

В 1505-1506 годах, когда наемные войска, набранные Флоренцией для восстановления Пизы, оказались дорогостоящими и неэффективными, правительство решило последовать совету Макиавелли и поручило ему миссию по созданию армии путем призыва. В 1506 году он встретился с Папой Юлием II. В 1507 году Пьер Содерини хотел отправить Макиавелли на переговоры с императором Максимилианом, но аристократы, которые считали Макиавелли своим человеком и, следовательно, сторонником Франции, заблокировали его назначение. Макиавелли был разочарован отношением Содерини. В июне 1509 года Флоренция вновь завоевала Пизу, отчасти благодаря собранной им армии. Это был пик его правительственной карьеры, но и начало конца. Действительно, он уже был очень изолирован в канцелярии, как предупредил его один из его коллег, Бьяджо Буонаккорси, в загадочном отрывке: «Здесь так мало людей, которые хотят тебе помочь». Несмотря на это, Макиавелли мог рассчитывать на нескольких верных друзей, которые высоко ценили его, таких как Бьяджо Буонаккорси и Агостино Веспуччи.

В 1511 году папа Юлий II инициировал создание Священной лиги против Франции, что противоречило политике, проводимой Содерини и Флоренцией, союзниками французов. Поэтому, когда французы потерпели поражение в 1512 году, Папа позволил испанцам вернуть Медичи к власти. Флорентийская республика пала, войска Макиавелли были разбиты в Прато, а Содерини был вынужден отправиться в изгнание. Тем не менее, Макиавелли попытался остаться на своем посту, написав письмо Джулиано Медичи, в котором он предстал в роли защитника общественного блага и попросил его быть разумным в своем требовании вернуть украденное имущество. Он был безуспешен. В начале ноября 1512 года он был освобожден от обязанностей секретаря канцелярии. Он должен был предоставить огромный депозит и дать отчет о своем управлении.

Relegation

В январе 1513 года Макиавелли заподозрили в участии в заговоре, разжигаемом Пьетро Паоло Босколи. Арестованный 20 февраля, он был помещен в тюрьму и подвергнут пыткам. Он был освобожден в марте 1513 года во время всеобщей амнистии, объявленной по случаю восшествия на папский престол кардинала Иоанна Медичи под именем Льва X. Затем он удалился в свое поместье в Сант-Андреа-ин-Перкуссина, фрационе Сан-Кашиано-ин-Валь-ди-Пеза. В следующем году Макиавелли прервал написание «Рассуждений», чтобы продолжить работу над своим самым известным произведением — «Князем». В его письмах к Франческо Веттори, написанных около 1513 года, можно выделить две центральные темы «Князя»: его отчаяние по поводу итальянских дел и начало его теории о том, каким может быть добродетельный князь, то есть способный объединить итальянский народ. Он также демонстрирует твердую веру в то, что история и политика могут быть понятны друг другу. Принц», посвященная Лоренцо II Медичи, стала для него способом попытаться вернуть себе место в политической жизни Флоренции. Посвящение книги вполне недвусмысленно:

«Те, кто желает снискать благосклонность принца, обычно привыкли представать перед ним с тем своим имуществом, которому они придают наибольшую ценность Желая, таким образом, со своей стороны, предложить себя Вашему Величеству с некоторым свидетельством моей почтительной преданности Ему, я не нашел среди своего имущества ничего, что я ценил бы или держал в таком высоком уважении, как знание деяний великих людей, такое, какое я приобрел о современных вещах долгим опытом, а о древних — усердным чтением.

— Посвящение принца Лоренцо II Медичи

В этот период он также написал две книги, вдохновленные беседами, которые он вел со своими друзьями в садах семьи Ручеллаи (Орти Оричеллари): «Рассуждения о первой декаде Ливия» и «Искусство войны». Если в «Принце» он позиционирует себя как советник, то в «Рассуждениях» он видит себя скорее учителем, который обучает молодое поколение. Работа историка Ливия является для него библией, и он широко использует ее для анализа политических событий.

В этот период он также занимался литературой, чтобы оживить эту компанию друзей. В 1515 году он написал очень приятную короткую историю об архидиаконе Белфегоре, который взял жену, якобы взятую «из одной из древних хроник Флоренции» и в которой «изображен Плутон в подземном мире, который очень смущен, видя, как все его клиенты обвиняют своих жен». Он хочет знать наверняка и посылает на Землю архидьявола Белфегора с заданием жениться на красивой девушке и посмотреть, что из этого выйдет. Это единственная повесть, написанная Макиавелли, и она была опубликована только в 1545 году.

В это же время он начал писать пьесы. Первым был «Андриенна», точный перевод пьесы Теренция, который не имел большого успеха. Однако его следующая пьеса была принята очень хорошо: «Мандрагора», комедия в пяти действиях о пяти героях и их слугах. В ней показаны уловки, с помощью которых молодой Каллимако пытается соблазнить юную и добродетельную Лукрецию, вышедшую замуж за барона Никия, который сожалеет, что у него нет детей. Каллимако выдает себя за известного врача, который обещает успех с помощью зелья из мандрагоры. Пьеса, имеющая антиклерикальный характер, впервые была поставлена во Флоренции в 1518 году на свадьбе Лоренцо Медичи и Мадлен де Ла Тур д»Овернь.

В 1517 году он написал аллегорическую поэму Asino d»oro («Золотой осел»), в которой подчеркивается его печаль. Он также писал различные стихи и сатирические произведения: «все они имеют одинаковый характер силы, гнева, сатирического духа, амурного расположения и жалоб на свою несчастную судьбу». О его разочаровании свидетельствует письмо Верначчи, написанное в том же году: «Судьба сделала со мной самое худшее, что могла сделать. Я доведен до такого состояния, когда я ничего не могу сделать для себя и еще меньше для других».

Читайте также, биографии — Фукидид

Последние годы: 1520-1527 гг.

По просьбе кардинала Юлия Медичи, будущего Климента VII, он с 1520 года писал «Историю Флоренции», которую завершил только в 1526 году. Он также написал «Рассуждение о реформе Флорентийского государства» (1520), тайно заказанное Львом X. В 1521 году Флоренция направила Макиавелли в Генеральный капитул францисканцев в Карпи, а гильдия шерстяников поручила ему найти проповедника на следующий год. Это вызвало ироническое замечание его друга Гиччардини (Гвихардина), который знал о религиозных чувствах флорентийца. Гишарден, один из его привлеченных корреспондентов, позже опубликует «Considerazioni sui Discorsi del Machiavelli». В 1525 году друзья Макиавелли высмеивали его отношения с Барбарой Салютати, певицей из его пьесы «Мандрагора». Эти отношения вдохновили Макиавелли на написание новой комедии «Клизия», основанной на сюжете «Казины» Плавта, в которой старый Никомако безумно влюбляется в молодую женщину Клизию. Комедия имела большой успех и распространилась за пределы Тосканы и Ломбардии. Успех пьесы привел к возрождению «Мандрагоры», которая была представлена в 1526 году в Венеции, где ее приняли с энтузиазмом.

Начиная с 1525 года, Макиавелли предчувствовал, что Италия станет полем битвы, где столкнутся Карл V и Франциск I. В 1526 году Флоренция обратилась к нему за советом по укреплению своих укреплений и созданию армии. В 1527 году император Карл V, недовольный промедлением Климента VII, направил на Флоренцию плохо оплачиваемую имперскую армию. Макиавелли призвал Гвиччардини, в то время генерал-лейтенанта папских войск на севере, прийти на помощь. С помощью французов он спас Флоренцию, но не смог избежать разграбления Рима в мае 1527 года. Последовало восстание против Медичи, и во Флоренции была установлена новая республика. Макиавелли умер через несколько недель, 21 июня 1527 года, от перитонита.

Макиавелли похоронен в базилике Санта-Кроче во Флоренции в семейном склепе Макиавелли. В конце XVIII века по инициативе лорда Нассау Клаверинга рядом с могилой Микеланджело был воздвигнут памятник в его честь, над которым возвышалась аллегория музы Клио, символизирующей историю и политику, с изречением No praise equals so great a name.

Читайте также, биографии — Пётр I

Принц

Обстоятельства написания «Князя» известны нам благодаря письму Макиавелли своему другу Веттори от 10 декабря 1513 года: «Я отметил в беседах с ними то, что считал важным, и составил памфлет De Principatibus, в котором по мере сил вникаю в проблемы, возникающие в связи с такой темой: что такое суверенитет, сколько существует его видов, как он приобретается, как сохраняется, как теряется». Поэтому первоначальное название было не «Князь», а «О княжествах», что, по мнению Арто, помещает эту работу в другой контекст.

Книга состоит из 26 коротких глав. В первой одиннадцатой части Макиавелли рассматривает, как можно управлять и поддерживать основные типы княжеств. Следующие три главы посвящены военной политике в случаях агрессии и обороны. Затем в девяти главах рассматриваются отношения, которые принц должен установить со своим окружением и подданными, а также качества, которыми он должен обладать. Последние три главы посвящены несчастьям Италии, необходимости избавить ее от варваров и соответствующим силам добродетели и фортуны.

Для Огюстена Реноде «Принц» — это «Летопись абсолютизма», то есть анализ методов, с помощью которых амбициозный человек может прийти к власти. То же самое можно сказать и о Якобе Буркхардте. С другой стороны, для Рехорна князь, описанный Макиавелли, — это смесь архитектора и каменщика, который планирует и строит город или государство. Макиавелли использует глагол nascere (рождаться) двадцать семь раз, а глаголы crescere (расти) и accrescere (увеличиваться) — по шесть раз. Хотя Макиавелли дважды упоминает, что князь создает государство, внедряя форму в материю, для него, в отличие от схоластов или Аристотеля, рост не связан с чем-то органическим или сексуальным. Он обращается прежде всего к основам государства и к разуму: «его видение касается свободы и власти и связывает принца с эпической традицией, в частности, с важным эпическим героем древности — Энеем Вергилия». Как и Вергилий, Макиавелли строит свою мысль, противопоставляя пасторальный отдых труду и боли. Подобно Энею, основателю Лавиниума, князь Макиавелли постоянно занят либо основанием государства, либо его поддержанием. В поддержку этого тезиса Ребхорн указывает, что virtù у Макиавелли относится к атрибутам эпического героя: доблесть, хитрость, талант, характер.

Для Лео Штрауса «главная тема «Князя» — это совершенно новый князь совершенно нового государства, другими словами, основатель». Для Макиавелли, по словам этого историка философии, справедливость не является, как у Августина Гиппонского, основой царства, ибо здесь «основа справедливости — несправедливость; основа законности — нелегитимность или революция; основа свободы — тирания». Для Штрауса самым ярким отрывком книги является последняя глава, когда Макиавелли призывает Лоренцо Медичи освободить Италию. В этом отрывке, по мнению Штрауса, Макиавелли пророчествует:

«Пророчество Макиавелли, таким образом, утверждает, что новое откровение, откровение нового Декалога, неизбежно. Этот новый Моисей — сам Макиавелли, а новый Декалог — совершенно новое учение о совершенно новом князе совершенно нового государства. Правда, Моисей был вооруженным пророком, а Макиавелли — один из тех безоружных пророков, которые обязательно приводят к катастрофе.

Читайте также, биографии — Эсхил

Речь о первом декаденте Тите Ливии

Если «Князь» — самая читаемая книга Макиавелли, то «Рассуждения» — произведение, в котором он наиболее четко выражает свое видение политики и республиканские симпатии. В этой книге он также уделяет большое внимание французской монархии, которая, по его мнению, является лучшей из всех монархий, управляемых законами и парламентами. Однако, хотя люди живут в безопасности, они не свободны. Король, не доверяя своим подданным, предпочитает разоружить их и использовать иностранных наемников. Народ был полностью пассивен, а дворянство зависимо. Поэтому, даже если Французское королевство является «хорошей монархией», его нельзя сравнивать с Римской республикой, где народ и дворянство принимали участие в управлении государством.

По словам Лео Штрауса, если план «Принца» легко понять, то план «Рассуждений» неясен. Общая идея заключается в желании Макиавелли заново открыть ценности древних, ценности, которые христианство склонно приравнивать к порокам, поэтому в «Рассуждениях» он стремится не только представить древнюю добродетель, но и реабилитировать ее «перед лицом христианской критики». Для этого ему необходимо установить «авторитет Древнего Рима… — что он и делает в первой книге. Во второй книге он утверждает, что если христианская религия помещает «высшее благо в смирение, унижение и принижение человеческих вещей, то античная религия помещает высшее благо в величие души». В третьей книге он настаивает на том, что для того, чтобы выстоять, республикам часто приходится обращаться к своим истокам. В Церкви это сделали францисканцы и доминиканцы, но они сделали это, оставив иерархию нетронутой. Чтобы такое обеспечение ресурсами действительно работало, мы должны вернуться, по словам Макиавелли, к первобытному террору. Пьер Манент приходит к такому же выводу: новый политический порядок, за который выступает Макиавелли, предполагает «в существенном смысле террор».

Проблема преемственности мысли Макиавелли между «Князем» и «Рассуждениями

Что касается этой работы и ее связи с книгой «Принц», то здесь преобладают две интерпретации. Для Гееркена, следуя установившейся традиции, между двумя книгами Барона и Квентина Скиннера нет существенных различий, помимо общих элементов — «та же полярность между virtù и fortuna, та же важность грубой силы для победы над невзгодами и та же политическая мораль, основанная на virtù» — эти две книги не сосредоточены на одной и той же «основной ценности». Для Квентина Скиннера основной ценностью принца является безопасность для «сохранения своих государств», в то время как основной ценностью «Дискурса» является политическая свобода. Скиннер отвергает интерпретацию Кассирером Макиавелли как «научно-технического специалиста по политической жизни». Для него, по сути, «Николай в действительности является последовательным, даже горячим сторонником народного правительства». Скиннер утверждает, что общий тон «Рассуждений» — это тон «решительной враждебности» к монархии. Действительно, он отмечает, что темой первого «Рассуждения» является возникновение республиканской свободы, вторая книга посвящена тому, как военная сила поддерживала свободу народа, а третья книга посвящена тому, чтобы показать важность действий свободных людей в становлении величия Рима.

Читайте также, биографии — Анаксагор

Искусство войны

Макиавелли написал «Искусство войны» в августе 1521 года по нескольким причинам. Во-первых, во время Первой итальянской войны под предводительством короля Франции в 1494 году Пиза, которая в то время была важным портом, откололась от Флоренции. Гонфалоне (глава правительства) Флоренции, Пьер Содерини, хотел вновь завоевать город. Для этого он сначала обратился к военачальникам (кондотьерам) и их войскам (кондотта), состоящим из наемников. Последние не справились со своей миссией и дорого обошлись государству. Поэтому Макиавелли попросили ввести своего рода воинскую повинность (ordinanza) в сельской местности вокруг Флоренции. Несмотря на то, что новобранцев обучали только по воскресеньям и праздничным дням, Макиавелли все же удалось сформировать армию численностью около 2 000 человек, которая с честью выступила при взятии Пизы 8 июня 1509 года. Однако они были разбиты императорскими войсками, которые восстановили Медичи во главе Флоренции в 1512 году.

В то время, когда Макиавелли писал свою работу, в Италии выходило много книг на тему воинской повинности и вооруженных сил. В 1487 году была опубликована книга «Древние военные писатели»; в 1496 году было переиздано «Искусство войны» Вегеция, а также трактат Фронтина «Стратагемы». На самом деле, первая итальянская война, которую вели французы при поддержке швейцарской и гасконской пехоты и сильной артиллерии, показала, что война изменилась и что недорогие войны, которые вели кондотьеры, ушли в прошлое. Французы, чьи швейцарцы переняли тактику греческих фаланг, в свою очередь были переиграны в битве при Цериньоле в 1503 году испанской пехотой, которая использовала технику, унаследованную от римских легионов.

Книга «Искусство войны» представлена в форме диалога между тремя молодыми аристократами, кондотьером Фабрицио Колонна, участвовавшим в битве при Чериньоле, и их хозяином, молодым Козимо Ручеллаи, которому посвящена книга. Интервью проходит в садах Ручеллаи, Орти Оричеллари. Трое молодых аристократов — республиканцы и будут изгнаны после заговора против Медичи. В этом произведении, разделенном на семь книг, Макиавелли вдается в большие подробности: он указывает, как расположить солдат в каждой роте, как маневрировать и т.д. По мнению Жан-Ива Борио, Макиавелли хотел «доказать читателю, что итальянская военная система, которая в настоящее время неэффективна, может восстановить свою ценность, только вернувшись к древнему пути».

Макиавелли, в отличие от Эразма, для которого война — «чистое зло», интересует не моральный элемент, а эффективность. Более того, в «Князе» он писал: «У князя не может быть другой цели, другой мысли, чем война, и он не должен давать своему искусству другого предмета, кроме его организации и дисциплины», — еще один способ сказать, что война — это состояние дел. Очень быстро «Искусство войны» стало классикой. Его цитировали Монтень и маршал Саксонский в своих «Размышлениях о военном искусстве». Макиавелли, несомненно, один из тех, кто способствовал популяризации идеи воинской повинности, которая распространится в Европе с Французской революцией.

Читайте также, биографии — Пий VII

Флорентийские истории

8 ноября 1520 года Макиавелли получил заказ от кардинала Юлия Медичи на написание истории Флоренции. Он потратил шесть лет на ее составление и представил ее Папе в мае 1525 года. Однако посвятительное письмо, похоже, подразумевает, что он планировал дополнить текст. В книге прослеживается история возникновения города до смерти Лоренцо Медичи в 1492 году. Для Макиавелли история — это изучение, расследование. Как и у историков-гуманистов, исторические исследования имеют как практические, так и теоретические мотивы. Если в данном исследовании он рассматривает контекст с интеллектуальной, культурной, экономической и социальной точек зрения, то это делается для изучения их политических последствий. В отличие от Леонардо Бруни и Поджио Браччолини, которые до него написали историю Флоренции, он видит в разделениях и разногласиях, оживлявших политическую жизнь Флоренции, признаки величия и упрекает этих двух историков в том, что они не смогли их увидеть. По его мнению, эти авторы в некотором смысле переоценивают силу морали и недооценивают амбиции людей и их желание увековечить свое имя.

Первые две книги посвящены истории Рима и Флоренции. В третьей книге он утверждает, что вытеснение знати привело к тому, что Флоренция утратила «науку владения оружием» и «смелость ума». В первой главе четвертой книги он обвиняет плебс и дворянство в том, что они поддались коррупции, первые — в разнузданности, а вторые — в введении рабства. К концу четырнадцатого века Флоренция, по его мнению, утратила свою силу и жила в коррупции.

Мнения о мысли Макиавелли, автора, которого Раймон Арон называет «сфинксом, дипломатом на службе Флоренции, итальянским патриотом, автором, чья проза, в каждый момент прозрачная и глобально двусмысленная, скрывает его намерения, чьи последовательные озарения бросали вызов изобретательности комментаторов на протяжении четырех столетий».

Читайте также, биографии — Дега, Эдгар

Разрыв с прежней политической философией

По мнению Лео Штрауса, Макиавелли знаменует собой конец классической политической философии, начатой Платоном и Аристотелем, целью которой было развитие добродетели и где мораль была «чем-то существенным: силой в душе человека», тогда как у Макиавелли, напротив, мораль отличается от политики. Из-за радикального характера мысли Макиавелли историк считает, что истинным основателем современной политической философии является Томас Гоббс, который в какой-то мере смягчил мысль флорентийца. Пьер Манент характеризует различия между Макиавелли и Гоббсом лапидарной формулой: «Макиавелли — теоретик политического действия, Гоббс — теоретик института».

На протяжении всей своей книги «Князь» Макиавелли критикует преобладающее в его время мнение о том, что законная власть проистекает из моральной доброты. Он утверждает, что нельзя судить о легитимности или нелегитимности власти на моральной основе. Маурицио Вироли утверждает, что самые спорные места в «Принце» — это явные нападки на политическую теорию Цицерона. На замечание римлянина о том, что то, что достигается обманом и силой, является звериным и недостойным человека, Макиавелли отвечает, что тот, кто правит, должен использовать как звериные, так и человеческие средства. На аргумент Цицерона о том, что для обеспечения влияния лучше использовать любовь, чем страх, Макиавелли отвечает, что эффективнее «бояться, чем любить». Римлянину, утверждающему, что жестокость — это то, что больше всего отвращает человеческую природу, Макиавелли отвечает в главе 8 «Князя»: «Те жестокости можно назвать хорошо используемыми (если о зле позволительно говорить о добре), которые совершаются сразу, из-за необходимости обеспечения безопасности, и которые не продолжают совершаться впоследствии, но обращаются в большую пользу для подданных». Однако не следует думать, что Макиавелли был в полной оппозиции к принципам Цицерона. По мнению Маурицио Вироли, римлянин прав, за исключением случаев, когда на карту поставлено выживание государства. В целом, Недерман утверждает, что для Макиавелли «понятие законного права на власть ничего не добавляет к фактическому обладанию властью». Суть политики заключается в изучении того, как использовать власть, чтобы обеспечить безопасность государства, сохранить себя у власти и добиться повиновения народа. Хотя Макиавелли считал, что хорошие законы и сильная армия являются основой эффективной политической системы, для него сила была важнее закона.

По мнению Лео Штрауса, Макиавелли открывает «политику, основанную исключительно на соображениях удобства, политику, использующую все средства, лояльные или нелояльные», и готовит «революцию, осуществленную Гоббсом». По мнению этого историка политической философии, у Макиавелли, как и у Гоббса впоследствии, «в начале есть не Любовь, а Ужас». Таким образом, Макиавелли стал бы Моисеем нового Декалога политической философии, нового Декалога, который ведет к катастрофе.

Подчеркивая это критическое видение, Пьер Манент считает, что «идеи Макиавелли равносильны поражению всеобщего. Его концепция двойственного князя, его навязчивая тема необходимого насилия и спасительной жестокости логически и политически необходимы только из-за элементов, на которых Макиавелли строит свою теорию: индивид, лишенный прерогатив, которыми его признавала классическая философия, и событие, которое в его глазах было непримиримо к универсалиям, доступным его времени.

Морис Мерло-Понти считает Макиавелли в конечном счете более нравственным, чем те, кто исповедует мораль и кто, утверждая, что заботится о других, на самом деле озабочен лишь согласием с самим собой и игнорированием желаний тех, для кого они предназначают свой морализм.

Подход Макиавелли к политике нейтрален по отношению к тому, кто находится у власти. Чтение «Принца» сделало слово «макиавеллист» синонимом обмана, деспотизма и политических манипуляций. Лео Штраус склонен следовать традиции рассматривать Макиавелли как «учителя зла» в той мере, в какой он советует князьям пренебрегать ценностями справедливости, милосердия, умеренности, мудрости и любви к своему народу в пользу использования жестокости, насилия, страха и обмана. В этом смысле он видит в Макиавелли противоположность американизму и американским устремлениям.

Еще в 1605 году Бэкон признал, что Макиавелли не делает ничего другого, кроме как открыто заявляет, что правители делают, а не что они должны делать. Аналогично, для итальянского философа-антифашиста Бенедетто Кроче (1925) Макиавелли — реалист или прагматик, который понимал, что моральные ценности имеют лишь ограниченное влияние на решения политических лидеров. Для немецкого философа Эрнста Кассирера (1946) Макиавелли занимает позицию человека политической науки, он — Галилей политики, который проводит различие между фактами политической жизни и ценностями моральных суждений.

Читайте также, биографии — Кройф, Йохан

Политика у Макиавелли: чистая наука, гуманитарная наука или искусство?

Бодрийяр, более тонко чувствующий, считает, что Макиавелли «представлял себе политику скорее как искусство, чем как науку». Его политика — это сплошное действие. Забывчивость ли это или скептицизм, неважно: он почти полностью оставил в стороне то, что делает политику наукой в философском смысле этого слова, я имею в виду изучение самих основ общества и рациональное сравнение законодательств. Это столь философское понятие права, как его представлял себе Монтескье, чуждо и несимпатично его гению». Для Раймона Арона макиавеллистская политика — это, по сути, техника действий, которая мыслит только в терминах средств и в итоге путает цели и средства. Проблема в том, что такой проект политической науки рискует для него «привести к чрезмерному аморализму». Тем не менее, Арон настаивает на научном характере подхода Макиавелли и сближает его с подходом Вильфредо Парето. Стоит отметить, что исследования Арона сосредоточены на том, чему Макиавелли может научить нас во внешней политике с точки зрения, близкой к реализму, хотя он считает, что методы Макиавелли и Парето дают «обедненное» видение, потому что «человеческое существование изуродовано этим реалистическим способом рассмотрения».

По мнению Лео Штрауса, Макиавелли развивал «своего рода деградировавшее аристотелианство», бездоказательно полагая, что «телеологическое естествознание», то есть направляемое конечной причиной, невозможно. Но тем самым Макиавелли просто предвосхитил новое естествознание, которое будет развиваться в XVII веке и с которым он будет иметь «скрытое родство». Действительно, если классики стремились к нормальному или среднему состоянию, то современники в своих теориях больше опирались на крайние случаи и исключения.

По мнению Маурицио Вироли, неправильно считать Макиавелли основателем политической науки, поскольку флорентиец не является ученым ни в каком смысле этого слова. Он не является ученым в эмпирическом смысле слова, поскольку не стремится собрать или описать набор адекватных фактов, а интерпретирует «слова, действия, жесты и тексты, чтобы давать советы, делать предсказания и реконструировать историю постфактум». Он также не является гоббсовским ученым, чья система основана на дедукции из неопровержимых определений слов. Его метод также не похож на метод Галилея, поскольку Макиавелли не проводит ни экспериментов, ни обобщений, основанных на значительном количестве фактов. Наконец, Макиавелли не является ученым в смысле человека, который отказывается прибегать к сверхъестественному, ибо фортуна (судьба) имеет для него определенное значение.

Маурицио Вироли утверждает, что то, что принято считать наукой, является искусством ритора. Макиавелли использует свое знание истории и способность интерпретировать действия, слова и жесты для убеждения. С этой точки зрения, политика — это не только испытание силы, она также требует красноречия, и такие книги, как «Рассуждения» и особенно «Принц», следует читать не как труды по изложению научных или моральных истин, а как призыв к действию. Такой способ прочтения «Князя», по мнению Вироли, является единственным способом понять, почему Макиавелли поместил в конце своей книги «Увещевание взять Италию и освободить ее от варваров», отрывок, которому не место в «научном» произведении.

Одним словом, для итальянского ученого Макиавелли представляет собой вершину римской традиции scientia civilis, основанной на искусстве рассуждения. При этом он является частью традиции, в которой риторика рассматривается как политический инструмент, позволяющий формировать ответы собеседников и влиять на их волю. Макиавелли является частью традиции политической и юридической риторики, теоретизируемой трудами Аристотеля, Цицерона и Квинтилиана, возрожденной в XII и XIII веках в итальянских городах-государствах. Во Флоренции канцлер Брунетто Латини (ок. 1210-1294), наиболее известный сегодня как один из проклятых душ в «Инферно» Данте, много писал о пользе красноречия в решении политических конфликтов.

Для Макса Вебера в гуманитарных науках не может быть чистой науки, потому что всегда существует конфликт между «суждением о реальности» и «суждением о ценности», что и привлекло Раймона Арона к Веберу, потому что это различие отсутствует во французской позитивистской социологии Огюста Конта. Идея Вебера заключалась в том, что конечные цели людей — это не вопрос науки, а выбор ценностей, сделанный самим человеком. В гуманитарных науках у нас есть выбор между этикой ответственности и этикой убеждения: в первой мы должны предвидеть последствия наших действий, в то время как во второй мы действуем по совести, рискуя оказаться неэффективными. Этот конфликт между двумя противоположными этиками, по мнению Вебера, присутствует и у Макиавелли: «В прекрасном отрывке своей «Флорентийской истории», если я правильно помню, Макиавелли намекает на эту ситуацию и вкладывает в уста героя этого города следующие слова, чтобы воздать должное его согражданам: «Они предпочли величие своего города спасению своей души».

Из этого следует, что всегда существует компромисс между этикой ответственности и этикой убеждения. Поэтому, по мнению Арона, Вебер видел в реальной политике Макиавелли не «карикатуру на этику ответственности», а реалистичную волю к принятию решения между двумя крайностями, что делает «каждого политика немного макиавеллистом».

Понятие государства

В «Принце» слово «государство» (stato) уже не означает «состояние, положение», а используется для обозначения приобретения и осуществления принудительной власти. По словам Маурицио Вироли, во времена Макиавелли слово государство вызывало в памяти не только власть человека над городом, но и конфликт между интересами государства, с одной стороны, и христианской этикой и международным правом — с другой. Фридрих Майнеке считает Макиавелли первым, кто сформулировал современную концепцию государства в понимании Макса Вебера, то есть как набор безличных правил, обеспечивающих монополию власти над территорией. Мэнсфилд (1996), напротив, настаивает на том, что это слово все еще имеет значение Dominium, частного владения, и еще не имеет безличного, механического аспекта современного понятия государства. Для Медичи термин «государство» означал власть семьи или одного человека над институтами города. Новым, однако, является то, что Макиавелли настаивает на том, что для того, чтобы государство действительно владело собой, оно должно иметь армию из своих граждан или подданных.

Хотя многие ученые вслед за Фридрихом Майнеке считают, что Макиавелли помог сформировать понятие raison d»État, согласно которому благо государства должно превалировать над всеми моральными соображениями, он довольствуется тем, что примерно в начале 1520-х годов в конфликте между интересом государства и моральным и правовым разумом интерес государства стал восприниматься как эквивалент разума государства, так что конфликт превратился в столкновение двух причин.

Раймон Арон настаивает на том, что концепция государства «как инструмента законного ограничения» основана на антропологии, в которой человек рассматривается как аморальный по природе, концепция, которую Фихте заимствует у Макиавелли и делает ее «первым принципом своей философии государства». Аналогичным образом, для Жака Маритена культ государства, инициированный Гегелем и его учениками, является «лишь метафизической сублимацией принципов Макиавелли». Еще более пессимистично Лео Штраус оценивает Макиавелли как философа, который рассматривает состояние человека с точки зрения скорее недочеловека, чем сверхчеловека.

Читайте также, биографии — Гиппократ

Состояние человека, религия и политика

В этой поэме Макиавелли иногда прямо ссылается на «De rerum natura» Лукреция, которую он перевел. Мыслитель видит в человеке не хозяина вселенной, а скорее жертву природы и судьбы. По мнению Макиавелли, человеческая природа остается неизменной в ходе истории, что позволяет делать обобщения из исторических повествований, но события также зависят от космических элементов и от эволюции нравов, которая имеет циклический характер. Макиавелли пишет по этому поводу:

Космос Макиавелли включает в себя небо, фортуну, которую он описывает в поэме «Фортуна» как богиню, которую боится даже Юпитер, и Бога, последнее средство для несчастных. Хотя в «Князе» мало упоминаний о Боге, Макиавелли упоминает его пять раз в перспективном «Увещевании к освобождению Италии», завершающем произведение.

Во времена Лоренцо Великолепного и сразу после него, во времена Макиавелли, популярная во Флоренции мысль смешивала астрологический детерминизм с платоническим идеализмом, который ценили мудрецы, подобные Лоренцо. Эта основа, которая была близка к христианскому провиденциализму, привлекала Макиавелли в той же степени, в какой и отталкивала его. В религиозном плане на Макиавелли оказал большое влияние Лукреций. Вирджилио Адриани, профессор Флорентийского университета, который был его начальником в канцелярии, утверждал, что Лукреций искоренил суеверный страх, дав понимание природы вещей. Он также утверждал, что жертвоприношения для завоевания благосклонности богов держат людей в рабстве, усиливая их страхи. Наконец, Адриани настаивал на гибкости и мобильности, необходимых для того, чтобы справляться с изменениями в судьбе. Однако, хотя Макиавелли в основном принимает точку зрения Адриани на Лукреция, он отличается от Лукреция в одном ключевом отношении. В то время как римлянин хочет освободить людей от страха, Макиавелли хочет использовать его в политических целях. В «Рассуждениях» (I, 14) он показывает, как римляне использовали религию и страх, чтобы добиться признания и авторитета для своих законов. В «Рассуждениях» (II, 2) он критикует христианскую религию за то, что она поощряет пассивность, в то время как римская религия поощряла сильную реакцию. На самом деле, у Макиавелли политика не только автономна от религии, как считает Бенедетто Кроче; для Элисон Браун она подчиняет ее и делает одним из своих инструментов. В этом он больше следует Полибию, чем Ливию.

Макиавелли косвенно критикует религию в «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия», где он рассматривает причины упадка Римской империи. Он объясняет это христианской религией:

«Когда мы рассматриваем, почему люди древности были более влюблены в свободу, чем люди нашего времени, мне кажется, что это происходит по той же причине, по которой современные мужчины менее выносливы, что объясняется, по моему мнению, нашим образованием и образованием древних, которые так же отличаются друг от друга, как наша религия и древние религии. Действительно, наша религия, показав нам истину и единственный путь к спасению, уменьшила в наших глазах цену почестей этого мира.

— Макиавелли, Рассуждения, II, 2

Макиавелли возвращается к этому аспекту в «Искусстве войны». На вопрос: «Почему сегодня вымерла воинская добродетель?», Фабрицио, представитель Макиавелли, отвечает: «Виновата новая мораль, введенная христианской религией. Жерар Колонна д»Истрия и Ролан Фрапе видят в Макиавелли «антихристианскую страсть», тщательно скрываемую в стратегии написания, которая продолжается разрозненными нападками и заканчивается «радикальным осуждением христианства». Макиавелли сожалеет о плачевном состоянии Италии, раздираемой политикой пап, пороками последних и христианским фанатизмом, который привел, в частности, к «благочестивой жестокости» Фердинанда Арагонского, первого короля христианства, изгнавшего марранос из Испании. По словам этих авторов, «Макиавелли считал, что нашел поразительное доказательство того, что чрезмерно амбициозная цель может привести человека к скотоложеству. Он с увлечением изучал этот беспрецедентный разворот, который, хотя и был удивительным в своей чрезмерности, тем не менее, свидетельствовал о неумолимой логике.

Читайте также, биографии — Гоббс, Томас

Понятие конфликта

По мнению Макиавелли, именно конфликт между знатью и народом позволил установить римскую свободу, подтолкнув к созданию адекватных законов и институтов. По его мнению, конфликт присущ любому обществу, поскольку противостояние между великими и простыми людьми является структурным. В главе IX «Князя» Макиавелли отмечает:

«Но, переходя к другому случаю, когда частный гражданин, не путем злодейства или невыносимого насилия, а по благосклонности своих сограждан, становится князем своей страны, я говорю, что человек достигает этой верховной власти либо по благосклонности народа, либо по благосклонности великих. Потому что в теле каждого города мы находим эти два гумора: это потому, что люди хотят, чтобы ими не командовали и не угнетали великие, а великие хотят командовать и угнетать людей. Из этих двух различных аппетитов в городах возникает одно из трех следствий: княжество, или свобода, или лицензия».

Точно так же, по мнению Клода Лефора, «один из главных вкладов Макиавелли заключается в признании потенциальной плодотворности социального антагонизма». В этом он следует подходу к Макиавелли, частично использованному Морисом Мерло-Понти в его книге 1947 года «Гуманизм и террор», подходу, который позволил им порвать с главным тезисом марксистской ортодоксии о том, что «политический конфликт может быть окончательно преодолен».

По мнению Макиавелли, заслуга конфликта состоит в том, что он выводит человека из состояния самодовольства, которое, по его словам, ведет к коррупции и праздности и препятствует реализации великих проектов. Проблема не в конфликте, а в управлении им. В Риме внутренние политические конфликты долгое время решались риторическими спорами (disputando), в то время как во Флоренции они решались вооруженной борьбой (combattendo). Но если новые законы могут появиться в результате дискуссии, то ничего подобного не может возникнуть в результате конфликтов, направленных на доминирование одной стороны над другой. Этот подход заставляет такого автора, как Пьер Манент, описывать теорию макиавеллизма как демократическую и отмечать:

«Насилие и жестокость, которые есть в мире, проистекают не из порочности каждого отдельного человека, а из множественности отдельных существований. Именно удерживая взгляд на этом центре, мы можем понять, почему и в какой степени макиавеллистская теория может быть названа демократической Макиавеллистская политика является демократической в том смысле, что она выводит последствия из объективной хитрости силы. Она является демократической во втором смысле. В отличие от аристократической традиции, которая видит причину внутренних волнений в жадности народа, Макиавелли скорее находит ее в жадности Великих людей».

Но красноречия недостаточно, чтобы удержать народ вместе, поэтому иногда приходится прибегать к насилию или, по крайней мере, к силе, о чем неявно говорит Макиавелли в знаменитом предложении «Князя»: «Все вооруженные пророки побеждали, обезоруженные — падали» (Князь, VI). Макиавелли тем более чувствителен к этому пределу красноречия, что в «Искусстве войны» он обвиняет итальянских князей в том, что они слишком много полагались на слова и недостаточно на вооруженную силу. Однако он рекомендует применять насилие только в том случае, если этого требует необходимость, т.е. выживание государства.

Тема необходимости

По словам Марины Мариетти, понятие необходимости является одним из «ключевых слов работы». Действительно, в работах Макиавелли именно необходимость, внешние по отношению к человеку обстоятельства, обуславливают действия. Чтобы понять флорентийца, мы должны помнить, указывает этот исследователь, что Италия в то время была ареной противостояния между иностранными державами, которые, в некотором смысле, заставляли города-государства приспосабливаться к меняющимся обстоятельствам. В любом случае, внедрение необходимости в политику привело к глубоким изменениям. Действительно, теперь важно не благоразумие, а адаптация к обстоятельствам, проявление духа новаторства. Это также разрыв с мышлением Фомы Аквинского, который считал, что выбор государственного деятеля продиктован только его свободной волей и стремлением к справедливости. С введением необходимости важным становится способность противостоять меняющимся событиям (понятие фортуны), а главным становится уже не добродетель, а virtù, что требует предусмотрительности, смелости и твердости в принятии решений. То, чего, по словам Макиавелли, не хватало Максимилиану Австрийскому.

Для Макиавелли необходимость связана с благом. В макиавеллистской антропологии, по сути, человек подвержен усталости от добра (lo stuccarsi del bene), вызванной одним из главных источников коррупции для этого мыслителя: бездельем, «гордой ленью» (Рассуждение I, предисловие). По Макиавелли, «люди никогда не делают добра, кроме как по необходимости», отсюда и известная фраза флорентийца: «сделать из необходимости добродетель».

Фукидид и Макиавелли, два основателя традиции реализма, отводят первое место понятию необходимости, которая вытекает не только из внешних событий, но и из необходимости, вызванной человеческой природой, считающейся стабильной. Однако если для греческого историка существует «неугасимое напряжение между аморальной необходимостью и этическими возможностями политики», моральный или человеческий элемент, который превосходит необходимость, то для Макиавелли «внешняя необходимость и навязываемый ею реализм позволяют спасти общество».

Понятие времени

Для Макиавелли время линейно, поэтому неудача означает «погружение без возврата в пучину политического небытия»: поэтому необходимо приспособиться к настоящему времени. Для того чтобы продержаться в течение долгого времени, республика может построить институциональную архитектуру, которая будет противостоять коррупции времени. Макиавелли пишет по этому поводу: «Ничто, напротив, не сделает республику твердой и надежной, как направление, как бы законодательно, бушующих в ней нравов». (Речь 3, VII).

Для флорентийца изменения, вносимые временем, могут привести к возвращению к первоначальным условиям и спровоцировать обновление, как это произошло в католической религии благодаря Франциску Ассизскому и Доминику Гусманскому и как, по его мнению, произошло во французской монархии его времени. Говоря о религии, он отмечает:

«Но это обновление не менее необходимо для религий, и сама наша религия служит тому доказательством. Она была бы полностью утрачена, если бы ее не вернули к своему принципу Святой Франциск и Святой Доминик. Новые порядки, которые они установили, были настолько сильны, что не позволили религии погибнуть из-за разнузданности епископов и руководителей Церкви.

— Макиавелли, Рассуждения, 3, I1

Политическая коррупция и религия

Для Макиавелли политическая коррупция проистекает из того, что люди не желают ставить общее благо города выше частных интересов или интересов какой-либо социальной категории (общины, социального класса и т.д.). По мнению Вироли, «коррупция — это также отсутствие virtù, своего рода лень, отсутствие политической активности или недостаток моральной и физической силы, необходимой для того, чтобы противостоять тирании и не дать амбициозным и высокомерным людям навязать обществу свое господство».

Политическая коррупция возникает тогда, когда законы перестают соблюдаться, когда исчезает страх Божий, когда люди, долгое время живущие под властью князя, приобретают подневольные привычки и уже не способны самостоятельно рассуждать, когда различия в богатстве становятся преувеличенными, когда власть становится абсолютной.

Он весьма критически относился к коррупции церкви своего времени и считал, что любая связь между религией и политикой неизбежно ведет к коррупции и того, и другого. Более того, некоррумпированная церковь, будучи более респектабельной, нанесла бы еще больший ущерб общественной сфере из-за самих заповедей христианской религии. Таким образом, он противопоставляет последнюю римской религии:

«Наша религия ставит высшее счастье в основу смирения, унижения и презрения к человеческим делам; а другое, напротив, состоит в величии души, силе тела и во всех качествах, которые делают человека грозным (Рассуждение II, 2).

Для Макиавелли коррупция разрушает политическую свободу и ставит людей в подневольное состояние. Выйти из такого состояния трудно, потому что для этого нужна сила, добродетель, которая редко встречается, но приносит истинную славу. Такое искупление должно быть достигнуто путем установления нового закона, нового правления по закону. С этой точки зрения, применение силы становится легитимным, когда это единственный выход. Для этого поклонника Римской республики, описанной в «Десяти книгах Ливия», восстановление добродетели требует республиканского режима.

Читайте также, биографии — Леди Годива

Макиавелли, критик государственного устройства Медичи

Козимо Медичи укрепил могущество своей семьи, создав сеть сторонников через раздачу милостей, что дало ему контроль над институтами Флоренции. Он и его преемники управляли, используя свое влияние, не выдвигая себя, не меняя конституцию и никогда не претендуя на титул принца. Однако, когда восстановление власти Медичи во Флоренции в 1512 году привело к концу Республики, новые правители опасались сторонников Республики. С этого момента у Медичи было два варианта: применить силу, что поддерживал Паоло Веттори, или установить режим, подобный режиму Козимо, что рекомендовал Джулиано Медичи. Макиавелли считал, что новые правители переоценили силу республиканцев. Действительно, по его мнению, они забывают, что люди в первую очередь заботятся о своих насущных интересах и хотят в первую очередь иметь дело с нынешними правителями, кем бы они ни были. С другой стороны, он посоветовал Медичи остерегаться знати, которая всегда была готова сменить сторону, если к этому вели ее интересы и амбиции. Кроме того, Макиавелли считал, что Медичи больше не могли довольствоваться тайным руководством, как во времена Козимо, поскольку не было гарантии, что люди, на которых они хотели повлиять, последуют за ними. Он также советовал им отказаться от политики благоприятствования, поскольку «дружба, приобретенная за деньги, а не за величие и благородство сердца, покупается, но не приобретается, и когда приходит время, ее невозможно потратить». Поэтому Макиавелли рекомендует им использовать вместо этого страх. Он также советует им превратить своих подданных в верных сторонников, записав их в городскую армию.

На уровне размышлений, которые предшествуют действиям, Макиавелли советует политику быть в курсе ситуации, хорошо интерпретировать факты и не стесняться сравнивать свой анализ с анализом других политических экспертов. Для флорентийца искусство интерпретации является трудным, потому что принцы скрывают свою игру, драматизируя свои действия или слова. Политический эксперт или государственный деятель должен судить и принимать решения, основываясь на действиях (руки Макиавелли), а не на словах (глаза):

Интерпретировать факты сложно еще и потому, что в дело вмешиваются страсти, поэтому искусство политики всегда сопряжено с определенной долей везения и зависит от умения преодолевать встречные ветры.

Добродетель и владение хорошей или плохой судьбой

Лео Штраус отмечает, что у Макиавелли virtù иногда противопоставляется доброте, и это противопоставление он разделяет с Цицероном. Цицерон, продолжая «Республику» Платона, противопоставляет воздержанность и справедливость, которые требуются от всех, мужеству и мудрости, которые требуются только от лидеров. Макиавелли различает несколько похожие отношения между добродетелью и «благостью». Первое необходимо лидерам, второе, понимаемое несколько уничижительно в смысле покорности, смешанной со страхом, характерно для огромной массы населения, не занятого ни в политике, ни в армии.

Слава как принцип бессмертия и умеренности

Макиавелли, как и гуманисты и Цицерон, считает, что слава не требует божественного освящения. Как и древние римляне и греки до христианства, он считал, что стремление к человеческим почестям, то есть к почестям этого мира (понимаемого как отличный от другого мира, божественного), является великим благом, особенно когда мужчины и женщины стремятся следовать примеру славных и уважаемых принцев. Для флорентийца слава этого мира, несмотря на непостоянство и произвол людей, может иметь что-то бессмертное, если она истинна, если это то, к чему должны стремиться государственные деятели. Для Макиавелли слава и бесславие имеют то общее, что они приносят своему обладателю своего рода бессмертие в том смысле, что они всегда остаются живыми в памяти человечества. Пути к славе и бесславию одинаково близки. По мысли мыслителя, государственный деятель может прибегнуть к жестокости и хитрости, но если он хочет добиться славы, он может использовать эти средства только для блага людей и ограничить их применение тем, что строго необходимо. Если же он, подобно Агафоклу Сиракузскому, потакает крайним средствам, не сдерживая себя, то он погружается в бесславие.

Если в XVIII главе «Князя» Макиавелли предлагает «методичное и экономное использование насилия» и напоминает нам, что герои-воины древности были воспитаны кентавром Хироном и что, следовательно, у людей двойная природа — человека и зверя, Факт остается фактом: если человек не хочет впасть в тиранию и если он хочет достичь славы, он должен быть благоразумным, бережливым в использовании средств. Этим учителем-получеловеком-полузверем они хотели показать, что принц должен иметь обе природы, и что одна должна поддерживаться другой. Поэтому принц, вынужденный действовать как зверь, будет стараться быть и лисой, и львом: ведь если он будет только львом, он не увидит ловушек; если он будет только лисой, он не сможет защититься от волков; ему нужно быть лисой, чтобы узнать ловушки, и львом, чтобы испугать волков. Те, кто просто остаются львами, очень неумелы» (гл. XVIII).

Макиавелли различает известность (fama) и славу (gloria). Согласно Макиавелли, чтобы приобрести славу, необходимо совершить великие дела, как это сделал король Фердинанд Католик, но этого недостаточно для славы. Действительно, слава требует великолепия как в преследуемых целях, так и в используемых средствах, чего у этого государя было недостаточно.

Читайте также, биографии — Вергилий

Республиканство Макиавелли в контексте

Италия в Средние века и эпоху Возрождения имела уникальную историю, поскольку она не была ни королевством, как Франция или Испания, ни империей, как Германия (империя Габсбургов). Она была разделена на множество торговых городов и государств, включая очень влиятельные Папские государства. Более того, существовал скрытый конфликт между купеческой буржуазией и воинственным дворянством. Существовало два основных союза: союз гвельфов, обычно состоящий из торговых городов и папства, и союз гибеллинов, который был выгоден дому Гогенштауфенов, а позднее испанцам и империи Габсбургов. Согласно Пококу, все флорентийские писатели, включая Макиавелли, были гвельфами. Когда папство покинуло Авиньон и вернулось в Рим в 1377 году, оно стремилось расширить свои государства и, таким образом, стало угрозой для автономии городов-государств. Для преодоления фракционных конфликтов города-государства прибегали к помощи подестатов, которые не принадлежали городу. В руководстве этих городов-государств обычно сталкиваются республиканцы с князьями. Для Ханса Барона концептуализация понятия республики во Флоренции началась с кризиса 1400-1402 годов между флорентийскими гуманистами и миланскими Висконти. Вдохновителем республиканской идеи был Аристотель, особенно через его книгу о политике. В то время свобода по своей сути была республиканской, поскольку она рассматривалась как проявление активного участия в управлении государством. Маурицио Вироли настаивает на интерпретации Аристотеля Жилем Римским, согласно которой жить политически — значит жить под защитой закона и при хорошей конституции. По мнению Квентина Скиннера, республиканская идея, напротив, родилась в тринадцатом веке и нашла свой источник не у греческих авторов, а у латинян, в основном у Цицерона и Саллюстия. Это обращение к латинским авторам, преследуемым падением Рима, привело республиканцев к размышлениям о понятиях упадка и падения. В частности, падение Рима анализируется как результат чрезмерного завоевания, которое уничтожило добродетель римлян республики. Согласно Макиавелли, возможны два типа республики: расширяющаяся, основанная на римской модели, требующая virtù и языческих добродетелей, и оборонительная, разоруженная, одушевленная христианскими добродетелями. Очевидно, что флорентиец отдает предпочтение первому типу республики, поскольку он жил до европейских религиозных войн, в которых христиане были особенно активны и очень немирны. Поэтому Макиавелли столкнулся с иными проблемами в области религии, чем те, с которыми пришлось столкнуться Жану Бодену и Томасу Гоббсу.

Макиавеллиевский республиканизм

В целом, исследователи макиавеллизма согласны с тем, что республиканизм Макиавелли — это особый вид республиканизма. Для Фридриха Майнеке она включает в себя часть монархизма, потому что он может возникнуть только благодаря действиям нескольких великих людей. Харви Мэнсфилд и Натан Тарков рассматривают его как смесь республиканизма и тирании. По мнению Джона Гревилла Агарда Покока, республика Макиавелли — это структура добродетели, которая коренится в добродетели граждан-воинов. По мнению Марка Халлуинга, Макиавелли защищает республиканство только потому, что считает его более подходящим для славы, возвеличивания государства и насилия, чем монархия. Для Ханса Барона республиканизм Макиавелли — это княжеский республиканизм, укорененный в гражданской добродетели.

По мнению Маурицио Вироли, республиканизм Макиавелли коренится в поисках упорядоченной республики, республики, управляемой верховенством закона и конституционными механизмами. Макиавелли взял эту идею у юристов и гражданских гуманистов тринадцатого и четырнадцатого веков, для которых гражданская и политическая жизнь могла быть понятна только при республиканском правлении или при смешанном правлении, сочетающем достоинства монархии, аристократии и демократии. Аламанно Ринуччини, следуя Цицерону, утверждал в 1493 году, что основа подлинно человеческой жизни, как политической, так и гражданской, лежит в справедливости и хороших законах.

По мнению Вироли, республиканизм Макиавелли — это правление по закону, то есть все, даже правители и князь, подчиняются закону. Это также смешанный политический режим, где каждая составляющая города имеет свое место. Целью здесь было последовать примеру Римской республики и избежать бесконечных конфликтов, которые пережила Флоренция. Это был также режим, который обеспечивал политическую свободу, т.е. участие всех в общественных дебатах и возможность для всех, в силу своих заслуг, занимать высокие должности. Политическая свобода города понимается в смысле, разработанном итальянскими юристами и политическими философами XIV века, т.е. как свобода города издавать свои собственные законы, не обращаясь к императору. Чтобы избежать возвращения коррупции, т.е. несоблюдения закона, мировые судьи должны применять закон неукоснительно, особенно когда в деле замешаны влиятельные люди.

Преимущества республиканства по мнению Макиавелли

Прежде всего, республиканский режим Макиавелли позволяет жить и свободно, и безопасно. Чтобы жить в безопасности (vivere sicuro), необходим минимальный конституционный порядок, подобный тому, который, по его мнению, существовал во Франции в его время. Напротив, свободная жизнь (vivere libero) требует активного участия в управлении как знати, так и народа, а также подражания друг другу, как это было в Римской республике. Режим, для которого главное — жить в безопасности, не доверяет народу и отказывается вооружать его, предпочитая использовать для защиты наемников. Таким образом, такой режим делает народ пассивным и слабым. По мнению Макиавелли, когда граждане носят оружие, когда защита города лежит на них, тогда можно быть уверенным, что никто (ни правительство, ни узурпатор) не будет тиранить народ. В подтверждение этого утверждения он приводит пример Рима и Спарты: «Таким образом, Рим был свободен и вооружен четыре столетия, Спарта — восемь столетий; многие другие города были разоружены и свободны менее сорока лет». На это часто возражают, что Римская республика была ареной конфликта между аристократией и народом, что и стало причиной ее падения. Макиавелли оспаривает этот подход, для него напряжение между народом и знатью было творческим, оно было источником римского величия. Он пишет в «Рассуждениях» (I, 4):

«Я заявляю тем, кто осуждает ссоры сената и народа, что они осуждают то, что было принципом свободы, и что они гораздо больше поражены криками и шумом, которые они вызвали на публичной площади, чем тем хорошим эффектом, который они произвели.

Является ли virtù специфической только для отдельного человека или она широко распространена в социальном организме? По Макиавелли, добродетель широко распространена среди граждан. Это сильный аргумент в пользу республиканского режима. Действительно, разнообразие человеческих существ, обладающих или способных обрести добродетель, позволяет лучше противостоять событиям благодаря богатой группе людей, способных справиться с кризисными ситуациями. Например, когда Риму пришлось столкнуться с карфагенянами Ганнибала Барки и после первых карфагенских побед возникла необходимость во временном перерыве, времени для подготовки легионов к новой ситуации, Квинт Фабий Максим Веррукоз, известный как Кунктатор (Временщик), был подходящим человеком для этой работы. С другой стороны, когда пришло время переходить в наступление, именно Сципион Африканский обладал нужными качествами (virtù). Макиавелли пишет по этому поводу:

«Если бы Фабий был царем Рима, он мог бы потерпеть поражение в этой войне, потому что не знал бы, как изменить способ ведения войны в соответствии с разнообразием времени, но он родился в республике, где были разные типы граждан и разные характеры: Таким образом, как у Рима был Фабий, человек, который не мог быть более подходящим для времени, когда нужно было ограничиться поддержанием войны, так и у него был Сципион для времени, когда нужно было одержать победу. «

— Макиавелли, Рассуждения (3, IX).

Демократические дебаты, общее благо и республика

По словам Недермана, Макиавелли в «Рассуждениях» считает демократические дебаты лучшим методом разрешения конфликтов в республике. Как и в классической риторике, и как у итальянских теоретиков риторики позднего Средневековья, искусство дискурса направлено на то, чтобы убедить людей в достоинствах тезиса и выявить слабые стороны противоположного тезиса. Таким образом, по мнению Вироли (1998), акцент Макиавелли на конфликте как предпосылке свободы носит риторический характер. В целом, для флорентийца народ является лучшим гарантом свободы и общественного блага. Действительно, разнообразие взглядов делает их менее уязвимыми для обмана. В отличие от этого, в монархических режимах те, кто хочет «обмануть», не сталкиваются с таким разнообразием мнений и поэтому могут легче навязать свои взгляды. В «Рассуждениях» Макиавелли проявляет большую уверенность в способности народа действовать и судить и посвящает этой теме целую главу:

«Что касается благоразумия и постоянства, я утверждаю, что народ более благоразумен, более постоянен и лучше судит, чем князь. Недаром говорят, что голос народа — это и голос Бога. Общественное мнение предсказывает события таким чудесным образом, что кажется, будто люди наделены оккультной способностью предвидеть добро и зло. Что касается способа суждения, то мы очень редко видим, чтобы они ошибались; когда они слышат, как два оратора с одинаковым красноречием предлагают два противоположных решения, очень редко бывает, что они не различают и не принимают лучшее из них.

— Речь (I, 58).

Клод Лефор видит в Макиавелли появление нового тезиса обоснования демократической системы: «Так заявлен этот совершенно новый тезис: в самом беспорядке есть нечто, что может произвести порядок; аппетиты класса не обязательно плохи, поскольку из их столкновения может родиться город». Кристиан Надо присоединяется к этой позиции, демонстрируя, что Макиавелли дает не «рассуждения о примате средств над целями, а подлинное размышление об условиях возможности политической свободы».

По словам Маурицио Вироли, Макиавелли утверждает, что для того, чтобы разрешать конфликты неразрушительным способом и во имя общего блага, граждане должны быть движимы моральной силой, которая делает их способными понять, где находится общее благо, и которая заставляет их стремиться к его достижению, иногда в ущерб собственным интересам: эта моральная сила — любовь к стране. Вироли, в частности, ссылается на главу «Хороший гражданин должен, ради любви к своей стране, забыть свои особые оскорбления» в «Рассуждениях» (III, 47), вызывая в памяти случай, произошедший во время войны, когда сенату пришлось назначить военачальника вместо другого, который был ранен. Однако генерал, выбранный в качестве преемника, был заклятым врагом Фабиуса, который должен был дать свое согласие на это назначение. Макиавелли пишет, что в сенате «два депутата убеждали его пожертвовать личной ненавистью ради государственных интересов… В сердце Фабия преобладала любовь к отечеству, хотя из его молчания и многих других доказательств было ясно, как дорого ему стоило это назначение».

Проблемы обновления республиканского прочтения Макиавелли

Республиканское прочтение Макиавелли пережило сильный момент обновления после публикации книги «Момент Макиавелли». Florentine Political Thought and the Republican Tradition» Джона Гревилла Агарда Покока, одной из целей которой было показать, что наряду с мыслью Джона Локка был открыт путь флорентийского республиканизма. Для этого автора противопоставление либерализма и республиканизма не только принадлежит прошлому, но и остается сегодня. Покок настаивает на гражданственности, понимаемой как активное участие в политической и военной жизни, что противопоставляется свободе модерна современного либерализма. При этом он стремится «обнажить недостатки исключительно юридического и либерального мышления». Однако Покок сосредотачивается в основном на участии граждан в политической жизни, забывая затронуть вопрос институционального и правового порядка у Макиавелли — тему, которой Маурицио Вироли займется в 1998 году. В 2004 году Викл Б. Салливан в своей книге «Макиавелли, Гоббс и формирование либерального республиканизма в Англии» настаивает на том, что в 17 веке в Англии произошло примирение между макиавеллиевским республиканизмом и локковским либерализмом.

Идеи Макиавелли оказали глубокое влияние на западных лидеров. Вскоре принц стал пользоваться большим уважением Томаса Кромвеля. До него книга повлияла на Генриха VIII как в его тактике, например, во время Паломничества Благодати, так и в его решении обратиться в протестантизм. Император Карл V также имел экземпляр этой книги. В XVI веке католики ассоциировали Макиавелли с протестантами, а протестанты считали его итальянцем, а значит, католиком. Фактически, он оказал влияние как на католических, так и на протестантских королей. Влияние Макиавелли заметно на большинстве крупных политических мыслителей того периода. Фрэнсис Бэкон писал: «Мы в большом долгу перед Макиавелли и другими подобными писателями, которые открыто и нелицемерно объявляют и описывают то, что человек делает, а не то, что он должен делать».

Фигура Макиавелли также очень широко представлена в литературной культуре того времени и упоминается более четырехсот раз в елизаветинском театре (Марлоу, Шекспир, Бен Джонсон и др.). Во Франции Жан де Лафонтен включил адаптацию сказки Макиавелли «Архидьявол Бельфегор» в свой последний сборник басен под названием «Бельфегор» (он также адаптировал свою пьесу «Мандрагор» в виде стихотворной сказки с тем же названием).

Читайте также, биографии — Аттила

Святой Варфоломей, рождение макиавеллизма и тацианства в XVI веке

Во Франции имя Макиавелли, после первоначального вялого приема, стало ассоциироваться с Екатериной Медичи и резней в день Святого Варфоломея. В 1576 году, через четыре года после этого мрачного эпизода Религиозных войн, гугенот Инносент Жантиле опубликовал в Женеве большой труд под названием «Discours sur les moyens de bien gouverner», часто называемый «Discours contre Machiavel» или «Анти-Макиавелли», который был широко распространен по всей Европе. В самом первом послании, адресованном Франсуа де Франс, герцогу Аленсонскому, Жантиле призывает «отправить Макиавелли обратно в Италию, откуда он прибыл, к нашему большому несчастью и ущербу», потому что именно она стоит у истоков резни в день Святого Варфоломея: «наши макиавеллисты Франции, которые были авторами и предпринимателями резни в день Святого Варфоломея». Макиавелли называют атеистом, а его книгу «Князь» — Кораном брокеров. Эта книга вносит свой вклад в устоявшееся непонимание творчества Макиавелли. Как будто публичное разоблачение работы власти делает флорентийца ответственным за ее коррупцию и средства, используемые для ее поддержания. Раскрывая эти механизмы и рекомендуя их использовать, когда этого требует ситуация и когда слабость характера правителей привела бы к худшим последствиям, Макиавелли показывает выход из нее, но при этом никогда не убирает из своих рассуждений недоверие к человеческой природе. Через макиавеллизм поднимается вопрос о связи между моралью и политикой: именно на этом настаивает Инносент Жантиле.

В любом случае, это обвинение в аморальных стратегиях часто повторяется в политическом дискурсе XVI века, особенно среди сторонников Контрреформации, таких как Джованни Ботеро, Юстус Липсиус, Карло Скрибани, Адам Контцен, Педро де Рибаденейра и Диего де Сааведра Фахардо.

Жан Боден, который высоко оценил работу Макиавелли в своем «Методе изучения истории», опубликованном в 1566 году, подверг ее язвительной критике в предисловии к своей главной книге «Шесть книг о республике», опубликованной через несколько месяцев после книги Жантиле:

«Макиавелли, имевший моду среди маклеров тиранов, так и не постиг брода политической науки, который не лежит в тиранических уловках, которые он искал во всех уголках Италии и как сладкий яд вливал в свою книгу о князе. А что касается справедливости, то если бы Макиавелли обратил свой взор на хороших авторов, он бы обнаружил, что Платон называет свои книги «Республика» книгами о справедливости, как об одном из самых твердых столпов всех республик.

Враждебность Бодена объясняется тем, что он занят разработкой «теории королевской монархии, в которой суверенитет короля абсолютен, но осуществляется в соответствии с законами и обычаями и ради блага управляемых». Многие из этих авторов, несмотря на критику, подхватывают многие идеи Макиавелли. Они признавали необходимость для принца заботиться о своей репутации, использовать хитрость и обман, но, как и поздние модернисты, они делали акцент на экономическом росте, а не на рискованных войнах.

Чтобы избежать споров вокруг Макиавелли, некоторые критики предпочитают говорить о «тацитизме», названном в честь Тацита, римского историка, написавшего историю римских императоров от Тиберия до Нерона. Тацитизм — фактически мысль Макиавелли, лишенная наиболее сомнительного аспекта — используется для обучения советников князей или королей служению абсолютным монархам и консультированию их по вопросам реалистичной политики. Тацитизм делится на два направления: «черный тацитизм», поддерживающий закон князя, и «красный тацитизм», поддерживающий республику, и может быть классифицирован как преемственный по отношению к «Рассуждениям о первой декаде Тителева» Макиавелли.

Макиавелли-республиканец (17 век — 18 век)

В 1597 году назначение Альберико Джентили, юриста, получившего перуджийское образование, на должность профессора гражданского права в Оксфорде помогло утвердить репутацию Макиавелли как республиканского автора. Действительно, в своем «De legationibus» от 1685 года Джентили красноречиво обращается к Макиавелли из «Рассуждений». В Англии и Голландии XVII века, а также во Франции XVIII века Макиавелли часто представляют как защитника Венецианской республики и республиканизма в целом, отчасти под влиянием Джентили; эту интерпретацию подхватил Боккалини.

Во времена Английского Содружества и протектората Оливера Кромвеля «Рассуждения» Макиавелли служили источником вдохновения для республиканцев, как, например, в книге Марчамонта Нидхэма «Дело Английского Содружества» в 1650 году или в книге Джеймса Харрингтона «Океана» в 1656 году. Республиканцы в понимании Содружества того времени, Джон Мильтон, Алджернон Сидни и Генри Невилл, адаптировали макиавеллистские понятия о гражданской добродетели, участии и благотворном влиянии конфликта к английскому случаю. Генри Невилл, редактировавший работы Макиавелли в 1675 и 1680 годах, в вымышленном письме Николая Макиавелли к Занобиусу Буондельмонтиусу обращается к новообращенным в саду Руцеллам, то есть республиканцам. По республиканским представлениям, именно в этом саду должны были происходить дискуссии, о которых сообщается в «Рассуждениях о первой декаде Тита Живого», чтобы указать им на то, что «Князь» — это прежде всего сатира на тиранов, призванная показать их истинный характер. Хотя он не всегда упоминается как источник вдохновения из-за споров вокруг его имени, Макиавелли также оставил свой след в мышлении других крупных философов Англии, таких как Гоббс и Локк.

В Голландии Йохан и Питер де ла Корт использовали «Рассуждения» для защиты идеи о том, что в республике интересы всех лучше учитываются, поскольку устанавливается своего рода баланс интересов. Их труды оказали влияние на Спинозу, который в своем «Трактате теологии и политики» (1670) отстаивал реалистический взгляд на политику, основанный на 15 главе «Князя», и предложил демократическую интерпретацию Макиавелли, представив его также как республиканца.

Во Франции в начале XVII века, с нереспубликанской точки зрения, Макиавелли ценил кардинал Ришелье, «который не в последнюю очередь следовал самым макиавеллиевским наставлениям князя». Считается, что кардинал побудил Луи Машона написать книгу, благоприятную для Макиавелли: «Апология Макиавелли», которая не была опубликована и осталась в рукописи. Монтескье называл Макиавелли «великим человеком», но считал, что Макиавелли сделал Цезаря Борджиа «своим кумиром». В книге «О сущности законов» (1748) он придерживается прагматической точки зрения: «Мы начали излечиваться от макиавеллизма, и мы будем излечиваться от него каждый день. В советах необходимо больше умеренности: то, что раньше называли государственными переворотами, сегодня, кроме ужаса, можно назвать лишь безрассудством». Отводя центральную роль страстям и интересам в человеческих делах, он проводит различие между моральной и политической добродетелью (virtù).

В Пруссии, где республиканизм Макиавелли мало ценился, молодой король Фридрих II Прусский все же взялся опровергнуть «Принца» и обратился за помощью к Вольтеру. В результате появилась книга «Анти-Макиавель, или Критический очерк о принце Макиавелли», опубликованная Вольтером в 1740 году. Страница разделена на две колонки, где слева курсивом выделен текст Принца в переводе Ла Уссе, а параллельно — комментарии Короля, пересмотренные и усиленные Вольтером. В главе VIII Вольтер исторически исправляет Макиавелли, напоминая о печальной судьбе некоторых тиранов («один злодей наказывает другого»). Но в целом, по словам Арто де Монтора, «книга Вольтера — это скорее вечная декламация, чем формальное опровержение». Предисловие задает тон:

«Князь» Макиавелли для морали — то же, что труд Спинозы для веры. Спиноза подрывал основы веры и стремился не меньше, чем разрушить здание религии; Макиавелли развращал политику и стремился уничтожить заповеди здравой морали. Ошибки одного были просто ошибками умозрения; ошибки другого были ошибками практики.

Комментируя это произведение, Руссо весьма критически отзывается о короле Пруссии: «Я не могу ни уважать, ни любить человека без принципов, который попирает все права человека, который не верит в добродетель, а считает ее приманкой, которой забавляются дураки, и который начал свой макиавеллизм с опровержения Макиавелли. С другой стороны, он «глубоко восхищается гением Макиавелли, он признает силу его мысли, его проницательность в познании людей, уверенность его суждений о событиях». Таким образом, Руссо оправдывает свое прочтение республиканского Макиавелли:

«Макиавелли был честным человеком и хорошим гражданином, но, привязанный к дому Медичи, он был вынужден под гнетом своей родины маскировать свою любовь к свободе. Один только выбор его отвратительного героя достаточно свидетельствует о его тайных намерениях, а противопоставление максим его книги о принце тем, которые содержатся в его «Рассуждениях о Тите Ливии» и «Истории Флоренции», показывает, что этот глубокий политик до сих пор имел лишь поверхностных или испорченных читателей».

В любом случае, Макиавелли, безусловно, вдохновлял Робеспьера, для которого «планы Французской революции были написаны по большей части в книгах… Макиавелли». Точно так же, когда Робеспьер оправдывает Террор — «деспотизм свободы против тирании» — он иногда, кажется, повторяет слово в слово знаменитый отрывок, в котором Макиавелли отстаивает необходимость насилия для установления нового политического порядка или реформирования коррумпированного. Оба считали, что центральной проблемой политического действия является создание основы, способной установить публичную сферу, и что для этого насилие может быть оправдано. Для Ханны Арендт Макиавелли является «родоначальником современных революций»: как и все истинные революционеры, он не желал ничего более страстного, чем установить новый порядок вещей.

Акцент Макиавелли на республиканизме заставляет рассматривать его как основной источник, прямо или косвенно, политической мысли отцов-основателей Соединенных Штатов. Именно республиканское мышление Макиавелли вдохновляло Бенджамина Франклина, Джеймса Мэдисона и Томаса Джефферсона, когда они выступали против Александра Гамильтона, опасаясь, что он стремится сформировать новую аристократию через Федералистскую партию. Гамильтон узнал от Макиавелли о важном влиянии внешней политики на внутреннюю. Однако если Макиавелли подчеркивал идею конфликта идей внутри республики, то Гамильтон делал акцент на понятии порядка. Среди отцов-основателей только Джордж Вашингтон избежал влияния Макиавелли.

Джон Адамс был самым изученным и ценимым из отцов-основателей, он много комментировал Макиавелли в своем труде «Защита конституции правительства Соединенных Штатов Америки» (A Defence of the Constitutions of Government of the United States of America). В этой работе он причисляет Макиавелли вместе с Алджерноном Сиднеем и Монтескье к сторонникам смешанного правления. Для Адамса заслуга Макиавелли заключалась в том, что он восстановил влияние эмпирического разума в политике. Адамс также согласен с флорентийцем в том, что человеческая природа неподвижна и движима страстями, и согласен с Макиавелли в том, что все общества подвержены циклическим периодам роста и упадка. Однако для Адамса у Макиавелли был один недостаток: ему не хватало четкого понимания институтов, необходимых для хорошего правительства.

В девятнадцатом веке, когда шли разговоры о соответствующем воссоединении Италии и Германии, идея государственного устройства и патриотизм, лежащий в основе мысли Макиавелли, оставили свой след на некоторых из самых известных читателей. Например, Гегель в своей «Германской конституции», написанной в 1800 году и опубликованной в 1893 году, проводит параллель между разобщенной Италией Макиавелли и Германией его времени. В целом, в Германии XIX века авторы предпочитали подчеркивать патриотизм Макиавелли и избегать более деликатных тем. Именно так рассуждает Макс Вебер в своей работе «Политика как призвание» (1919). Этот немецкий социолог и философ также старается не ассоциировать мышление Макиавелли о государстве с мышлением Генриха фон Трейчке, который сводит государство к чистой силе, насилию и власти. Вебер цитирует Макиавелли всего несколько раз и отмечает, что насилие «Артхашастры» Каутильи ставит предполагаемое насилие князя в перспективу.

Маркс делает «краткие ссылки на Макиавелли. Он читал «Рассуждения», но больше всего его внимание привлекли «Флорентийские истории» и их исследование эволюции итальянской военной системы. По его словам, эта книга позволяет понять «связь между производительными силами и общественными отношениями». В 1897 году Бенедетто Кроче считал Карла Маркса достойным преемником Макиавелли и удивлялся, что его никогда не называли «Макиавелли рабочего движения».

Фридрих Ницше в своей работе 1888 года, опубликованной в 1901 году под названием «Воля к власти», замечает: «Ни один философ, несомненно, не достигнет того совершенства, которым является макиавеллизм. Ибо макиавеллизм, чистый, несмешанный, сырой, свежий, со всей своей силой, со всем своим оскалом, является сверхчеловеческим, божественным, трансцендентным, он не может быть достигнут человеком, к нему можно только приблизиться.

Восприятие Макиавелли в 20-м и начале 21-го века

Тезис об ответственности Макиавелли за два великих мировых конфликта был выдвинут немецким историком Фридрихом Майнеке в работах «Идея разумности государства в истории нового времени» (1924) и «Немецкая катастрофа» (1946). Первая из этих работ бросает вызов не только макиавеллизму и гегельянству, но и в целом абстрактным идеям Французской революции. По мнению этого автора, отправную точку всех этих зол можно найти у Макиавелли, который допустил развязывание политики власти. Во второй книге Майнеке, по словам Бартаса, подхватывает тот же тезис и адаптирует его, утверждая, что, раскрывая методы, предназначенные для аристократии, Макиавелли привел к массовому макиавеллизму, который сделал возможным Третий рейх. Книги Майнеке повлияли на то, как Мишель Фуко интерпретировал Маркса в своей работе о концепции «правительственности» в 1978 году.

В 1920-х и 1930-х годах поднимался вопрос о связи между тоталитаризмом и мыслью Макиавелли, тем более что Бенито Муссолини в 1924 году опубликовал «Preludio al Machiavelli», переведенную на французский язык в 1927 году, в которой дуче восхвалял Макиавелли. Если в Италии этот текст был быстро оспорен либеральным философом Пьеро Гобетти, который подчеркнул республиканизм Макиавелли и «его защиту плодотворности конфликта», то во Франции текст был воспринят довольно благосклонно. В межвоенный период книга Шарля Бенуа «Макиавелизм до, после и после Макиавеля» является одной из ведущих работ о Макиавелли и «с похвалой относится к тексту Муссолини». Тем не менее, достоинством этой работы является то, что в ней выделяются «четыре типа макиавеллизма: макиавеллизм, макиавеллизм некоторых его учеников (макиавеллистов), антимакиавеллистов и, наконец, макиавеллизм людей, которые никогда его не читали». Она станет одним из источников размышлений Раймона Арона и Жака Маритена о макиавеллизме. Работы Бенуаста отмечены идеей о том, что макиавеллизм является плодом исторического момента, и возрождением ницшеанских тем. Чтение Макиавелли в межвоенный период отмечено проблемой элит, и Арон подчеркнет сходство между мыслями Макиавелли на эту тему и социолога Вильфредо Парето.

Говоря исключительно об истории мысли, неотомист Жак Маритен утверждает, что «тоталитарные режимы являются наследниками Макиавелли». По его мнению, великая заслуга Макиавелли состоит в том, что он освободил государственных деятелей и государственных женщин от их вины, введя «в сферу сознания нравы своего времени и обычную практику властных политиков всех времен». Арон и Эли Халеви, в отличие от Маритена, в большей степени включают в свой анализ тоталитаризма изменения, вызванные созданием военной экономики во время Первой мировой войны. В любом случае, в своих размышлениях, начатых в конце 1930-х годов, Арон видит суть тоталитаризма «в соединении макиавеллизма и мессианства, цинизма и фанатизма, в совместном извращении науки и религии». В довольно похожем анализе Эрнст Кассирер в своей книге «Миф государства» (1946), как и Майнеке, связывает Макиавелли с нацизмом.

— Макиавелли, Рассуждения, I, 6.

В двадцатом веке возродился интерес к комедии Макиавелли.

Источники